Тем интереснее, что описание Лизой своего состояния и мыслей, связанных с ним, совпадает с толстовским.
Голова пошла кругом… Это ужасное — зачем? — выросло до колоссальных размеров, все закрыло предо мною и придавило меня своею тяжестью… На земле столько страдания… рано или поздно — оно все равно погибнет… весь мир погибнет… О, если бы я была материалистка! если б не верила в бессмертие души! С какою радостью одним выстрелом из револьвера разрешила бы я задачу жизни! Я бы умерла со спокойной и гордой улыбкой, в твердой уверенности, что я, часть природы, исчезну бесследно, сольюсь с ней, и что я вправе это сделать, если хочу.
Заметим, что переживание девушки из Ярославля оказалось, пожалуй, глубже толстовского. Она испытала ужас не только от сознания
Но тогда дела и мысли людей, меняющих этот мир к лучшему, равно как и их страдания на земле, тоже бессмысленны! Зачем? Если рано или поздно ничего этого не будет!
Бессмертное “я”? Но для чего оно?
“Вот уже девятый день я не понимаю, что со мною делается”, — пишет она в дневнике 9 октября. Арзамасский ужас Толстого прошел в более короткие сроки. Уже на следующий день, судя по письму С. А. Толстой, он чувствовал себя спокойнее. Хотя ужас повторился, Толстой уже знал, как с ним справиться.
Лиза не знала. Не находила себе места.
Я чувствовала себя подавленной, уничтоженной… Часы шли — я их не замечала. Поздно вечером я подняла голову, посмотрела на икону, хотела опуститься на колени и… не могла. Вся моя вера — точно заволоклась густым туманом, за которым исчезла… Я легла спать. Рука не сделала обычного движения — крестного знамения… Все точно замерло во мне… На другой день я встала с тем же вопросом; за что бы я ни бралась, всюду меня он преследовал, мне казалось еще бессмысленнее как свое, так и существование других. И так все эти дни.
Она пыталась готовиться к занятиям и… не могла.
Какое мне было дело до всех этих бояр, окольничих, думных дьяков? И, упав головой на стол, я плакала горькими неудержимыми слезами… и не стыдилась своих слез… Я была одна со своим отчаянием, никто меня не видел… Да и кто бы мог мне помочь?!
И все-таки она была женщиной! Ее петербургский ужас отличался от толстовского отсутствием эгоизма. Не своя смерть испугала ее (а чего бояться, если “я” бессмертно?), но гибель всего человечества, всего этого грандиозного Божьего “хозяйства”, которое исчезнет, когда потухнет единственная “лампочка” и остынет единственная “батарея” — Солнце. Как это ужасно глупо!
После арзамасского ужаса с Толстым происходит духовный переворот, и он встает на религиозный путь. Разумно. С Дьяконовой происходит нечто совсем обратное. Из религиозной ярославской девочки она если и не становится завзятой атеисткой, то, во всяком случае, подвергает свою веру серьезным сомнениям и уже не может остановиться на этой дороге. Почему так случилось?
Ужас настигает Дьяконову после лекции геолога, географа, путешественника, профессора Петербургского университета Ивана Васильевича Мушкетова. Это был выдающийся исследователь Урала, Сибири и Средней Азии, описавший геологию большей части Тянь-Шаня и Северного Памира. За эти заслуги он удостоился многих правительственных наград, был членом геологических и географических обществ Германии, Бельгии, Англии, Франции, Китая и Америки. Менее известна его роль в истории русского казачества. Сын казачьего сотника, родившийся в станице Алексеевская области Войска Донского (ныне Волгоградской области), И. В. Мушкетов стал, так сказать, первым петербургским “атаманом”, основателем Санкт-Петербургского общества взаимопомощи донским казакам. Атаманом Общества он был избран при дружных криках “В добрый час!”. Мушкетов был глубоко православным человеком и после своей скоропостижной смерти от воспаления легких в 1902 году (год смерти Дьяконовой) был похоронен на православном Смоленском кладбище. На могиле был водружен мраморный крест.
Почему его научные изыскания не поколебали его собственной веры в Бога, а его лекция произвела на Дьяконову настолько сокрушительное впечатление, что после нее она даже не могла перекреститься на ночь? Это очень непростой вопрос.
В логике есть понятие о так называемой “мнимой логической связи”, классическим примером которой служит латинская фраза: