Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Когда начался этот кошмар? Она и сама точно не помнила… По-видимому, первые признаки душевного и умственного расстройства проявились у Дьяконовой еще в Ярославле, в 19 лет. Но в ярославском дневнике они слабо отражены. Лишь в записи от 19 февраля 1894 года она признается: “В эти дни я так легко возбуждаюсь, что у меня начинаются головные боли…”

Но никаких серьезных выводов она не сделала. Да, немного нервная девушка… Да, склонна “придавать слишком много значения маленьким неприятностям”… Да, “необходимо овладеть собой”… Ей не пришло в голову, что это болезнь.

В Ярославле по утрам Лиза принимала ледяные ванны и занималась гимнастикой. Это ей как-то помогало. Однако нервное возбуждение и головные боли посещали ее всё чаще. Но она не отмечала это в дневнике. Почему? Потому что боялась…

Только в конце 1896 года, видимо, догадавшись о чем-то, Дьяконова признается в дневнике, что еще до поступления на курсы испытывала проблемы с памятью и даже с возможностью читать и писать.

29 октября 1896 года. Перед отъездом на курсы я сблизилась с Валей, читала с нею вместе Милля, не чувствуя уже себя такой одинокой в семье, как прежде; но, увы, самое чтение, изучение политической экономии не принесло уже мне пользы: я отлично помню, что прочтем, бывало, главу из Милля, но передать ее я не могу, не помню и готова хоть снова начинать. Книги, которые приходилось читать, я скоро позабывала; в 19 лет я начала замечать, что мне иногда даже трудно выразить свою мысль: в разговоре я не вдруг могла подыскать нужные выражения, в письме — тем более. И вот, в дневнике моем и в письмах чаще и чаще начинают попадаться помарки… я хочу написать, а фраза никак не выходит, и чем дальше — тем хуже. Не передать того ужаса, который иногда охватывал меня, когда я начинала всматриваться в свое, так сказать, умственное состояние: временами мне казалось, что я начинаю сходить с ума… Я боялась даже в дневнике признаться себе самой в этой мысли…

Между этой записью и совместным с сестрой чтением Милля прошло больше года. Лиза уже на втором курсе. Но первые симптомы утраты памяти и дислексии[24] проявились куда раньше.

В то же время я чувствовала себя физически здоровой, мои поступки, мысли — все было вполне нормально, за исключением того странного ощущения сжимания головы, которое время от времени повторялось, иногда доходя до боли. Это меня и сбивало с толку; тогда я начинала думать: значит, может быть, это только начало, а потом неизвестно что будет? — и дикий, почти панический ужас доводил меня до невозможного нервного состояния.

Ее приняли на курсы без экзаменов благодаря серебряной медали. А если бы были экзамены? Она старалась не думать об этом, но во время учебы загадочная болезнь все чаще напоминала ей о себе. Лиза вдруг понимает, что ее впечатлительность… не вполне нормальна. “За последнее время я замечаю, что некоторые вещи на меня производят сильное впечатление… Я даже не ожидала ничего подобного”.

После лекции геолога Мушкетова Дьяконова не просто фантазирует страшные вещи, но испытывает физическую тоску, падает головой на стол, рыдает. Ее охватывает “бесконечная усталость”, точно она сама Земля перед своим концом.

Статья Семевского производит такое же впечатление. Лиза бросается на постель, чувствует страшное возбуждение, не может заснуть.

Странность ее психики начинают замечать другие. Однажды в гостях у знакомой, говоря о своей жизни, она падает к ней головой на колени и начинает рыдать. Вместо сочувствия знакомая испугалась: “Да разве можно быть такой нервной, Лиза?! Здесь, в Петербурге, это невозможно; вам надо лечиться…”

Правильное слово “лечиться” было произнесено. Но оно, в свою очередь, испугало саму Дьяконову. “«Нет! уверяю вас, я вовсе не такая нервная. Это я только так… потому что у себя, в интернате, никогда не показываю им ничего, меня никто не считает нервной», — с трудом говорила я, стараясь овладеть собой”.

“Что за глупые создания мы, женщины! — мысленно шутит она над собой после визита. — Неисправимы! Слезы и нервы — очевидно, прирожденные средства нашего пола!”

Увы, все было намного серьезней…

“Страшная усталость”. “Устала до последней степени”. Такие фразы все чаще встречаются в петербургском дневнике. А ведь Лиза только в самом начале своей учебы. Преподаватель по курсу русской истории поощряет семинарские занятия, и Дьяконова берется сделать доклад по работе К. Д. Кавелина.

Я живо прочла ее; оставалось… изложить. Только усевшись за письменный стол, я сообразила, какую глупость я делаю, и растерялась… Боже мой, неужели же я не могу, не способна даже и на это? Ведь здесь я только излагаю, не вношу ничего своего… Неужели я так отупела за эти четыре года, что не напишу ничего? Я с ужасом чувствовала, что стою на краю какой-то пропасти и вот-вот упаду… Я мучилась и в то же время усердно писала.