Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Ну, мой друг, скажу тебе одно: ты много потерял для своего художественного образования и развития, что не был здесь.

И дальше — несколько страниц полнейшего восторга.

Но в дневнике мы видим совсем другое…

Заметим одну вроде бы несущественную деталь. В Европе в 1582 году был принят так называемый “новый стиль” летоисчисления, когда по указу папы римского юлианский календарь поменяли на григорианский. В России старый, юлианский, календарь продолжал оставаться официальным до 1918 года, когда его отменили декретом Совнаркома (но при этом сохранила Православная Церковь). Переехав в Париж, Лиза оказалась в другом времени, опережающем Россию. Отсюда забавная нестыковка в почтовых штемпелях на открытках с видами Парижа, которые она время от времени отправляла родным. Например, на открытке, посланной брату Шуре в Петербург, где он в то время учился в гимназии, на российском почтовом штемпеле стоит конец ноября 1900 года, а на парижском — начало декабря. Получалось, что открытка пришла раньше, чем была отправлена. Но в жизненном плане это было не так забавно. Например, Рождество и Новый год в Париже и в России отмечались в разное время. В Париже уже праздновали, в России только готовились.

Между тем мистика цифр и дат — совсем не пустая вещь. Переезд в Париж похитил у Дьяконовой несколько дней ее жизни, которые как бы канули в небытие.

Возможно, она никогда не задумывалась над этим, механически учитывая разницу в датах. Но ощущение жизни в двух измерениях не покидало ее все полтора года, проведенные за границей. Она жила как бы там и здесь, и не совсем понятно, что для нее было там и что здесь. Душой она все-таки оставалась в России и не допускала мысли об окончательном переезде за границу. Все девичьи мечты об иностранном муже она оставила в прошлом. Когда однажды парижские знакомые намекнули ей, что стоило бы поискать жениха в Париже, она отвергла это с негодованием!

25 декабря, когда в Париже праздновали Рождество, а в России была только середина декабря, она вышла на улицу.

Было десять часов вечера. Улица-коридор кишела народом, точно муравейник. Все лавки были открыты и ярко освещены; пение, шум, музыка, крик, смех… И так везде в эту ночь на всех улицах Парижа.

Какая разница между пестрой, шумной, веселой рождественской ночью — и нашей, в России! И мысль уносится далеко-далеко, и в воображении — бесконечные снежные равнины моей родины, среди которых затерялись столицы, города и деревни.

Как хороши эти деревни при лунном свете, как фантастичны леса зимою! Среди величавой тишины зимнего вечера раздаются колокольные звоны, и эти звуки, мерные, плавные, протяжные, так гармонируют с настроением природы. Чудная, таинственная, мистическая северная ночь! Сколько в ней поэзии, сколько странной грусти… Хочется отрешиться от себя самой, хочется улететь из этого мира, жить вне пространства, вне времени… А здесь, здесь!

Тоска еще более сдавила сердце, когда среди крика пробиралась я к себе, в свою холодную одинокую комнату. Что может быть прозаичнее встречи праздника в таком шуме и гвалте?

Катастрофа

С приездом в Париж жизнь Лизы Дьяконовой, какой она предстает со страниц ее дневника, становится цепью призрачных событий, наполненных мутной декадентской символикой.

В самом конце “Дневника русской женщины” она признается: “Мне кажется, что всю меня отравили каким-то ядом”. Более точного определения для декадентства не придумаешь!

Однако наивно полагать, что причиной этого стал Париж. Он, разумеется, стимулировал душевную интоксикацию девушки и был наилучшим местом для развития ее болезни. Но не был ее причиной. А что же? Попробуем в этом разобраться…

Но для этого парижский дневник Дьяконовой нуждается в своеобразной дешифровке. Нет сомнений, что какие-то эпизоды своей жизни в Париже и даже каких-то людей, с которыми Лиза вроде бы встречалась, она или вовсе сочинила, или преобразила своей фантазией в том направлении, в котором, как она думала, развивается ее французский роман. При этом отделить реальность от вымысла почти невозможно. Здесь реализм точно пропитан ядом этой фантазии, она проникает даже в те места, которые строго реалистичны.

Это и есть признак истинного декадентства.

Например, в первых письмах домой она указала обратный адрес: Rue Claude Bernard, 77. Bureau 38. Poste restante.

Но это почтовый адрес — до востребования.

В дневнике она мимоходом сообщила и свой адрес проживания: Rue de l’Arbalète, 36.

Да, все сходится.

Арбалетная улица (Rue de l’Arbalète) и сегодня является проулком, соединяющим улицу Клода Бернара (Rue Claude Bernard) с улицей Муффтар (Rue Mouffetard) на пути к скверу Сен-Медар, где стоит старинная церковь XV века. Возможно, именно по этой узкой средневековой улочке и въезжали в Париж от предместья Сен-Медар два всадника: граф де ла Фер и виконт де Бражелон, Атос и Рауль, чтобы свернуть на Почтовую улицу.