Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

— Я дам вам еще один совет: выходите замуж. Вы слишком одиноки. Мужчина не может жить один, а женщина тем более…

— Выйти замуж?! — вскричала я…

— Почему бы и нет? Мужчина — вовсе не враг. Совместная жизнь с положительным человеком облегчит вас: общие интересы и взаимная поддержка много значат в нашей жизни.

— Я не хочу замуж, — упрямо возразила я.

— Напрасно. Так лучше для вас…

Дальше Дьяконова пишет в дневнике: “Как это ни странно может казаться, но я об этом ни разу не думала. Выйти замуж! Это значит полюбить. И одно новое соображение впервые пришло мне в голову: а ведь в самом деле — я еще никогда никого не любила, и меня еще никто никогда не любил… Некогда было…”

Но стоп! В начале этой главы мы уже сказали, что читать парижский дневник Дьяконовой нужно с большой осторожностью, иначе мы рискуем попасть впросак и сделаться доверчивыми свидетелями любовного романа, которого, возможно, не было в действительности. Не забудем, что Дьяконова сама была неплохим психологом и в предыдущих тетрадях своего дневника всегда умела замечать разницу между словами и поступками людей и тем, чем эти слова и поступки мотивированы. Неужели писательница, которая смогла уловить связь между женским революционным движением и обручальными кольцами на пальцах “бестужевок”, не видела со стороны всю тривиальность случившейся с ней во Франции “истории”?

Влюбилась в своего психиатра — эка невидаль! В первого мужчину, который в силу профессиональных обязанностей выслушал ее женские откровенности и проявил вежливый интерес. И кстати, не нашел в них ничего особенного. Ничего такого, что выделяло бы его пациентку на фоне других женщин. Ленселе посоветовал Лизе на валять дурочку, а скорее выйти замуж — совет, который раньше приводил ее в бешенство, от кого бы она его ни слышала!

Влюбиться в психиатра. Достойный финал борьбы за свое женское достоинство! Борьбы, которую она начала еще в старших классах гимназии, на которую потратила столько сил, душевной энергии! Проявила такую волю к сопротивлению, которая не снилась ни одному Наполеону, ни одному Ленину, потому что на все поступки Наполеонов и Лениных с восхищением смотрели их Жозефины и Крупские, а Лизу то и дело тыкали носом в пол и говорили ей: знай свое место, знай свое место! И что в итоге? Это достойное место она нашла на кушетке (простите, в кресле) психоаналитика?

Что-то здесь не так! Внешности своего возлюбленного не разглядела и не описала ни одним словом, а себя в траурном платье и креповой вуали, в кресле перед камином с весело потрескивающими дровами рассмотрела внимательно, как и интерьер необычной комнаты, словно созданной для таинственной встречи.

С какого момента она начинает сочинять свой роман? И что в нем реальность, а что вымысел?

Стремясь достичь наибольшей художественной выразительности, — утверждает брат Дьяконовой, — Е. А. пишет этот “Дневник” от начала до конца в двух рукописях, неоднократно изменяет и дополняет повествование, переделывает заново многочисленные его эпизоды и пишет к ним варианты… И не случайно на полях обширной рукописи Е. А. “обмолвилась”, оставив в одном месте пометку: “повесть”. Не случайно также и то, что обычное для Е. А. название “Дневник” на этот раз заменяется новым — “Дневник русской женщины”, а фамилия Дьяконовой в некоторых местах рассказа заменяется Поповой.

Кто сидел в кресле перед камином: Дьяконова или “Попова”? С кем говорил Ленселе? Кого убеждал выйти замуж? Какая женщина ушла от него с внезапным “открытием”: ах! да ведь она еще никогда никого не любила, и ее никто не любил!

Ей некогда было думать об этом!

Дьяконова думала об этом всегда. И не только думала, но и писала со всей откровенностью, со всей честностью, на которую только способна женщина, взявшая на себя смелость рассуждать на эти темы. В этом-то и ценность ее дневника.

А что такое ее “роман”?

Но не будем спешить с выводами. Смерть бабушки, несомненно, была реальной, как и поездка Лизы на родину. Но вот описание поездки… Брат пишет, что “в этом большом отрывке некоторые сцены не соответствуют действительности, а характеристики действующих лиц даны иногда крайне преувеличенными. Все это, очевидно, сделано автором с заранее обдуманным намерением”.

Но насколько можно доверять самому А. А. Дьяконову, который и был одним из этих “действующих лиц”?

Еще до отъезда Дьяконовой в Париж между братом и сестрой случилась какая-то ссора. Что-то она случайно (или неслучайно?) нашла в его бумагах, в которых ей не следовало копаться. Шура был натурой артистической и вспыльчивой — недаром впоследствии, став актером, он возьмет себе сценический псевдоним Ставрогин. Напомним, что Николай Ставрогин — один из самых жутких, “инфернальных” героев романа Достоевского “Бесы”.