Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Моряк умер через три часа после этой записи, время которой Лиза зачем-то точно обозначила: 11 часов вечера. Моряк умер в 2 часа ночи. Возле него дежурила та самая словоохотливая сестра Па-ская, “розовая девочка лет 18-ти, веселая и жизнерадостная”. Она не преминула сообщить Лизе о последних словах Леонтьева: “До свидания, вы тоже скоро умрете…”

Что он хотел сказать? “Или в момент перехода этой границы он вдруг увидел уже нездешними глазами ее будущее, или это было просто злое желание с его стороны – умирая, омрачить молодое существо страшным «до свидания», или, наконец, он сказал это просто так?” – пишет Лиза Дьяконова.

Все могло быть…

Жалость к больным, особенно к безнадежным, борется в ее душе с раздражением от их бездуховности. И конечно, прежде всего раздражают женщины!

Пришла одна больная из отдельной палаты и, сев к Тамаре на кровать, гадает ей… Несчастный женский ум! Абсолютная пустота, заполняемая областью половых отношений: муж, дети, и в привязанности этой – ни капли духовности…

Ей бы уйти, побыть одной, но она не может передвигаться без коляски. “Ну, довольно! Я, кажется, разнервничалась… Самообладание! В нем есть единственный исход”.

Сестрички продолжают делиться с ней новостями. В соседней палате умирает Григорьева, “с огромной, запущенной кистой в животе”. Ей сделали операцию, но поздно, и “уже через неделю видно было, что ей не жить”. От нее начинает идти запах гниения, и ее перевозят из палаты в служебное помещение. Но врачи не говорят ей ничего, а “кто-то из коломенских кумушек – она мещанка – еще до операции уверил ее, что до 21 дня при таких операциях всегда бывает плохо, а потом поправляются. И она верит, что у нее так будет. Вчера у нее был священник, заметил, что она очень слаба. «Об этом знаем не мы, а доктора, батюшка», – отвечала она. Предложение исповедаться и причаститься больная оставила без ответа”.

“У меня сердце замирает при мысли, – пишет Дьяконова, – каков же должен быть ужас человека, когда он, надеясь на жизнь до последнего момента, вдруг сам сознает всю неизбежность близкого конца. Ведь, в сущности, несознание смерти есть замаскированная жизнелюбием боязнь смерти, потому что редко возможно соединить любовь к жизни со спокойным отношением к смерти. Это доступно немногим – философам или истинным христианам”.

Но это вступает в противоречие с ее прежней записью, что неприятие смерти является продолжением “райского” сознания человека до его грехопадения. Согласно новой записи, “несознание смерти” – это только животный инстинкт жизнелюбия, защитная реакция психики. А всего-то и прошло – две недели.

Делать в больнице нечего. Лиза пытается читать “Первые дни христианства” – книгу замечательного английского богослова Фредерика Фаррара… Но жизнь первых христиан оказывается страшно далекой от того, что она видит вокруг себя.

Знакомлюсь с больными… У большинства страдания интереснее их самих или совершенно заслоняют личность, потому что она так обыкновенна, что ничего не стоит заменить ее…

В мужских палатах рядом с образками, висящими над кроватями, на столиках валяются скабрезные французские журналы. В сущности, это нормально. Это и есть жизнь. Но Лиза с такой жизнью мириться не хочет. “Я уйду от них, уйду куда бы то ни было, уйду из России – я не в состоянии мириться с такой ужасающей пошлостью… Если бы я обладала талантом Грановского[28], страстностью Белинского, – я бы пошла на кафедру и стала бы «учителем жизни». Но я – человек обыкновенный, да еще мои способности подкошены нервами – мне остается одно: бороться по мере сил одной, а затем, в лучшем случае, – уйти, но не сдаться!!”

Вся будущая финальная драма судьбы Лизы уже содержится в этих строчках.

На Рождество Лиза была в больничной церкви. Описание церковной службы в дневнике отличается такой высотой и проникновенностью во всё, что происходило во время службы, что понимаешь, насколько Дьяконова всегда оставалась глубоко церковным человеком.

Я оглянулась на молящихся… все стояли также внимательно, глаза многих были устремлены на образа; нет сомнения, что у многих в сердце отдались слова горячей молитвой…

“Господи, к Тебе прибегох!” – эти слова раздаются точно музыкальный вздох по всей церкви…

Научи мя творити волю Твою.

Я продолжаю смотреть на толпу… Да? И эти люди просят Бога научить их творить Его волю? И они в самом деле готовы исполнить божественные Его заповеди? Горький смех чуть не вырвался у меня… – А ты сама-то? Не лучше ли было бы тебе вовсе не…

Яко Ты еси Бог мой.

И вот они все вернутся домой – такими же, какими пришли сюда.

Яко у Тебе источник живота…

И она вдруг понимает, почему эти люди так внимательно слушают эти слова.