Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Но, может быть, чувствуя, что именно здесь лежит “засада” для всех ее будущих планов на жизнь, Лиза приходит к мысли, что если уж судьба поставила ее в такие условия, если ей пришлось пережить весь этот неприятный опыт, если она “так одинока, так беспомощна, до того путалась в лабиринте своей жалкой жизни”, то, как знать, может, это и есть лучшая база для “братской любви”?

Вот Маша, она же Таня… “У Тани на всем ее страдании лежит яркая полоса разделенного чувства, а у меня – что?!”

Ну и пусть так!

Не сожалею я, что ни сама не испытала, ни ко мне никто не испытал этого чувства. О том жалею я, что, будучи окружена сестрами и братьями, – ни я, ни они меня не умели любить истинной братской любовью и судьба не послала мне человека, с которым я могла бы отдохнуть душою… Видит Бог (если есть Он), что не желаю я никогда испытывать любви, которая ведет к браку, но до смерти я не перестану чувствовать неудовлетворенность сердца, ищущего братской любви и дружбы, – это да! Право же, все равно – мужчина или женщина, – только бы явился этот друг, с душою родственной, стоящей выше меня и любящей меня такою, какая я есть, тонко, без слов понимая меня…

И опять возникает сильное искушение поймать ее на противоречии. Провозглашая любовь к людям как свой идеал, Дьяконова, в сущности, одержима эгоистической потребностью найти человека, который бы ее понял, на нее посмотрел бы и ее оценил.

Но не будем ловить ее на противоречиях. Дело в том, что, если внимательно вчитаться в эти размышления, видишь, что слушательница последнего курса единственного в России высшего учебного заведения для женщин через три года учебы была в одном шаге от того, чтобы оказаться в одном из бесчисленных религиозных “братств”, которые в то время существовали в России. Эти секты со всех сторон, но главное – изнутри размывали церковную власть.

Так, о невероятном обилии этих сект писала в своих воспоминаниях замечательная писательница XIX века, подруга Н. С. Лескова и близкая знакомая семьи Толстых Лидия Ивановна Веселитская: “За время моего знакомства с толстовцами я невольно заинтересовалась блудными сынами церкви и ознакомилась с историей раскола и сектантства, со всеми разновидностями хлыстовщины, тайком расплодившимися на святой Руси. Я узнала о существовании немоляков, отрицанцев, Любушкина согласия, нетовщины, скопчества; узнала биографию Кульмана, Тверитинова, Данилы Филиппова, Ивана Суслова, Савицкого, Радаева, Селиванова; узнала о новохлыстовстве, о шалопутах, молоканах, субботниках, воскресниках, о скакунах, штундистах, баптистах, белоризцах, серафимовцах, медальщиках, секачах, варсонофцах, дыропеках, дырниках, никодимовцах, обнищеванцах, адвентистах, о Маликове, о малеванщине и о сютаевщине…”

Судя по дневнику Дьяконовой, ей с ее “умственной” натурой и в то же время неистребимой религиозностью, подтачиваемой сомнениями в позиции официальной церкви, был прямой путь в одну из так называемых рационалистических сект, которых было немало: духоборы, молокане, беспоповцы, штундисты, сютаевцы…

Но, пожалуй, ближе всего Лизе оказались бы толстовцы, если бы не разные “но”. Прежде всего – необъятная русская география. Так или иначе, но все толстовцы тяготели к единому центру паломничества – Ясной Поляне. Там жил самый непоследовательный “толстовец” Лев Николаевич Толстой, которого Дьяконова боготворила, но от которого объективно проживала слишком далеко, находясь то в Ярославле, то в Петербурге. Сегодня это трудно понять, но даже и в конце XIX века девушке одной совершить дальнее путешествие было проблематично.

По мере того как она освоилась в Петербурге и начала самостоятельную жизнь, Лиза выезжала одна и в Нижний Новгород, и в Киев, и в Казань, и на Кавказ… Но все эти поездки имели какую-то конкретную цель, а заявиться к Толстому “просто так” не позволила бы ей простая деликатность.

Летом 1899 года после работы на помощи голодающим крестьянам в Казанской губернии она написала ему письмо с просьбой дать денег на устройство “хорошей школы в татарской деревне Малые Нырсы”. Деревня эта существует по сей день в Тюлячинском районе Татарстана. Во время пребывания Лизы в деревне проживало около полутысячи человек, сегодня – чуть более ста.

Письмо сохранилось в архиве Дьяконовой, и это позволяет думать, что она его писателю не отправила. Письмо было длинным, душевным, пронзительным. В нем говорилось о народной бедности, невежестве, о необходимости создания в деревне русской школы… „300 с лишком лет прошло со времени взятия Казани, а уровень культурного развития покоренного народа – тот же. Те же невежественные муллы, то же примитивное лечение чтением Корана… Не только не заметно никакого русского влияния на некрещеных татар, но наоборот: скорее русские мужики отатариваются”.