– . (Нет. Это невозможно), – отрезает Макриянис.
Шнур наблюдает молча.
– Ну, че он орет? – спрашивает, наконец.
– Говорит, что это невозможно.
– Скажи этому чукче, что он не на базаре торгуется. Это возможно, потому что все платят. А могилы тех, кто отказался, я могу ему показать – за дополнительную плату. И эта сука будет платить, как все. А иначе я его бизнес зарублю на корню. И его самого – тоже.
Шурка молчит. Вангелис смотрит на Шнура, потом переводит взгляд на Шурку.
– . … (Я понял, что он сказал. Что у меня будут проблемы с моим бизнесом здесь).
Шурка качает головой:
– . … (Нет. Он сказал, что он тебя убьет...)
Теперь молчит Вангелис. Потом спрашивает обреченно:
– «»; (Я должен ответить «да»?)
Она кивает.
– . . (Хорошо. Переведи это).
– Он согласен платить, – говорит Шнуру Шурка.
– У него и не было другого выбора, – Шнур поднимается и вежливо протягивает на прощанье руку. – До свидания, господин Макриянис.
– , ! (Пойди заебись, пидарас!) – прощается Вангелис.
Шурка выходит следом, потом просит Шнура высадить ее в городе и долго-долго сидит в снегу на скамейке. Собирает остатки разорванных мыслей.
Всю ночь она не спит – раскачивается, сидя на диване, из стороны в сторону и думает, как помочь Вангелису. А потом думает – какого черта ему помогать? Он не обеднеет от этих десяти тысяч. И от ста не обеднеет. Абсолютно...
И уже когда начинает светать, падает поперек дивана и засыпает.
Будит – резко – звонок в дверь. И она понять не может, успела уснуть до этого дребезжания или только закрыла глаза.
– Почему спишь днем? – спрашивает Савва.
Он стоит, как обычно, прислонившись к перилам, сунув руки в карманы кожаного пиджака и глядя на нее с улыбкой. На улице уже совсем светло. Яркий зимний день. Снова...
Шурка приглаживает руками волосы.
– Проходи...
Он входит и оглядывается на нее.
– Хочешь, поедем куда-нибудь «чай пить»?
Она мотает головой:
– Нет, не хочу. Садись, Савва. Объясни мне лучше, зачем приходишь...
Он садится на единственный стул посреди комнаты.
– Просто. Не трахаться, не бойся. Ты очень красивая. Хочется на тебя смотреть. И поговорить с тобой можно. Спокойно с тобой.
– Да ты что? – смеется Шурка исчерпывающему ответу.
– Правда, просто так. Просто так, – Савва по-детски дергает массивными плечами. – Ты на других не похожа.
– Бред, – говорит опытная Шурка. – Все женщины одинаковы. Все проститутки.
Савва тоже начинает улыбаться.
– Не люблю проституток. Никакой души в них нет.
– А в тебе есть душа?
– Раз болит, значит, есть.
– Ты бандит, Савва?
Он молчит. Кажется, думает. А контуры оружия оттопыриваются под одеждой.
– Да, бандит. Как бы тебе это объяснить? Это давняя традиция...
– Бандитизм?
– Ну, смотри. Думаешь, богатыри не бандитами были? Пиздили всех направо и налево, Змея Горыныча натягивали по самые помидоры. Илья Муромец весь лес тогда держал. То же самое было, что и теперь. Это и есть порядок для Руси, – убежденно говорит Савва.
– А ты, похоже, и есть Илья Муромец – с мобильником и пейджером, – догадывается Шурка. – А Шнур твой – Добрыня Никитич. А Костик твой – Алеша Попович. Так?
– Откуда всех знаешь? – удивляется Савва.
– Люди говорят. А скажи, Савва, требовать с честных иноземных бизнесменов такой побор каждый месяц – это тоже порядок для Руси?
Савва молчит.
– Обдирать людей – это порядок?
– Эти сделки – на взаимовыгодных условиях, – отвечает, наконец.
– Кошелек или жизнь? – уточняет Шурка.
И снова Савва задумывается.
– Какую сделку имеешь в виду?
– Просто говорю.
Он поднимается и начинает ходить по комнате.
– Сделки с иностранцами? Ты не просто говоришь. Давай по правде...
– Про Макрияниса и женское белье «Ивони» слышал? – спрашивает Шурка.
– Нет, – Савва пожимает плечами.
– А Шнур слышал.
– А ты откуда знаешь?
– Переводчиком при нем была. И клялась, что никто об этом не узнает. Но, по-моему, ты тут весь лес держишь, а не Шнур...
Савва садится снова и долго молчит. Думает о Шнуре и об этой девочке. Зарвался Шнур – сам все решает. Четвертует Куликово поле и себе в карман кладет кусками. И девчонка очень попасть может.
– Откуда Шнура знаешь? – спрашивает у Шурки.
– Столкнулись как-то...
– Где?
– Не важно, Савва. Просто столкнулись.
– Не в его кровати?
– Нет.
– Это точно? – переспрашивает он. – Потому что я с чужими шлюхами дел не решаю.
Шурка пожимает плечами. Савва, по-своему, прав, конечно. Мало ли что можно наплести. Только очень уж грубо. Ну, не от этого человека требовать деликатности...
Шурка смотрит в его лицо и видит, что недавняя печаль не ушла, а залегла на нем тенями – в глазах, в жесткой линии сжатых губ, в запавших щеках.
– Ты очень красивый, Савва, – говорит вдруг Шурка.
Он не слышит. Думает о своем. И ей снова кажется, что это ее мальчик – один-единственный на всем белом свете, с которым у нее ничего – никогда – не будет.
– Не бойся, ничего не случится. Никогда ничего не бойся. Ничего плохого не произойдет. Все будет очень хорошо. Чудесно. Все будет замечательно.
– Я не боюсь, – говорит Вангелис.