В начале августа 1944 г. польская Армия Крайова начала восстание в Варшаве, на борьбу с которым немцы бросили все имевшиеся у них под рукой военные и полицейские силы, включая сводный полк из состава РОНА под командованием подполковника И.Д. Фролова (бывший командир гвардейского батальона). В ходе подавления восстания солдаты РОНА отличились убийствами, грабежами и насилиями в отношении гражданского населения, что препятствовало, по мнению германского командования, достижению соглашения о капитуляции повстанцев. Этот предлог был использован немцами для устранения Каминского, фигура которого становилась неудобной в связи с принятым в сентябре руководством СС решением признать и поддерживать генерала А.А. Власова в качестве единственного лидера всех русских вооруженных формирований, действующих на стороне Германии. Каминский и его начальник штаба Шавыкин были вызваны в Лодзь в ставку обергруппенфюрера Э. фон дем Бах-Зелевского, руководившего подавлением восстания, обвинены в мародерстве подчиненных им частей и неисполнении приказов немецкого командования и расстреляны, а их гибель была представлена как результат нападения партизан. Судя по всему, в эту версию мало кто поверил, слишком уж явными были истинные причины, о чем сообщил в своих показаниях и Краснощеков[277].
За расстрелом Каминского последовало расформирование его армии, часть личного состава которой была передана на формирование 1-й дивизии РОА (600-й пехотной, по немецкой номенклатуре). В декабре 1944 г. эшелоны с каминцами прибыли в Мюнзинген, где солдат и офицеров распределили по формирующимся частям. Подчиненные Костенко составили кадровую основу 1600-го разведывательного дивизиона, а именно танковой роты и части эскадрона тяжелого оружия. Личный состав двух конных эскадронов набирался из других восточных частей и непосредственно из лагерей военнопленных. О своей работе по разложению РОА изнутри подробно рассказывает в своих собственноручных показаниях:
«Батальон [разведдивизион. — Прим. авт.] я начал формировать в январе, но окончательно я его не укомплектовал, так как большинство солдат я отослал обратно и набирал в большинстве людей из лагерей, необученных и необмундированных. Батальон был самым недисциплинированным в дивизии: процветали пьянство, самоувольнения, грабеж немцев, а так как бывшие военнопленные были необмундированные, а солдаты, приходившие из немецких частей, были хорошо одеты, то между ними часто происходили столкновения. Естественно, что при таком положении, когда солдату все прощалось, а офицерам я не позволял обижать солдат — солдаты меня любили (это легко проверить). Мною был выгнан из батальона русский эмигрант, казак — капитан Шпаковский (немецкий подданный), вместе с его братом. Был уволен из батальона нацмен — капитан (очень трудная фамилия, не мог запомнить), он был членом комитета Власова (этот факт тоже легко проверить)[278]. В батальоне происходил очень большой падеж лошадей — из-за плохого ухода. В солдатах искусственно разжигалась ненависть к немцам. Не знаю, кто сообщил в немецкий штаб о моей ненависти к немцам, но результатом этого было то, что Власов, бывший в это время в дивизии при командире дивизии генерале Буняченко, предупредил меня, что если он еще раз услышит, что я проявлю себя чем-нибудь против немцев, он меня уволит»[279].
Все же для командования РОНА и 1-й дивизии РОА заслуги «майора Костенко» казались, по-видимому, более весомыми, чем причиняемый им вред. Сослуживцы Краснощекова сообщили следствию о его награждении Железным крестом 2-й степени, одной серебряной и тремя бронзовыми медалями знака за храбрость и заслуги для восточных народов (в РОНА), а также золотой медалью этого знака и часами (в РОА). Однако сам он признал награждение только Железным крестом и одной медалью, а остальные, по его словам, повесил себе сам. Офицер по особым поручениям разведдивизиона поручик И.Г. Акусок высказался о деятельности своего командира следующим образом: «Мне казалось, человек не простой, но, разумеется, я видел в нем человека двоякого — советского и немецкого. Почему? С одной стороны, он усиленно формировал и укомплектовывал личным, конским составом и вооружением дивизион, но на деле этого не получалось — лошадей не хватало, автоматов и пистолетов также, а медаль и часы получил. С другой стороны, поднимал политику, и дивизион был недисциплинированным, за что ему много попадало от командира дивизии и даже от Власова»[280].