Посол Господина Великого

Человечишко, что по пути к богомольцам пристал, перекрестился по-быстрому, да скорехонько на глаза треух заячий свой надвинул, поднял воротнишко. Глазьями зыркнул. На Олега Иваныча да на Олексаху. А те и не заметили, что давно у них хвост вырос. Не об том думали. Чем дальше от Новгорода уходили, тем меньше опасались людей Ставровых. Расслабились, черти. Покойно было с богомольцами-то – да и холода особые не стояли.

Ходко шли, весело, песни святые пели…

Днесь пресветлая

Богородица-Дева

Христа-Господа рождает

И млеком его питает.

Пеленами увивает,

В ясли полагает,

Звезда пути являет,

Над вертепом сияет;

Волхвы же понеже

Ко Христу приидоша,

Трои дары принесеша:

Злато, ливан, смирну,

Вещь предивну!

Хорошо пели, громко, словно на параде, орелики. Почти что на мотив «У солдата выходной, пуговицы в ряд», только веселее.

Успели к обедне.

В посад войдя – прямиком в церковь Успения. Молились. Помолившись, Олег Иваныч с Олексахой от богомольцев отстали. Отца Филофея дождались, настоятеля, у кого Олег Иваныч прошлый год ночевал, с Гришаней вместе. Батюшка лоб нахмурил, потом улыбнулся – узнал.

– Ну, заходи, Олег свет Иваныч, гостем будешь! Много хорошего о тебе слыхал.

Пошли вместе на настоятелев двор, тут же, у церкви рядом.

Человечишка в треухе заячьем тоже за ними поперся, таясь опасливо. Заприметил, куда пошли, у ворот постоял, башку почесал, задумался.

– Не знаю, что и посоветовать вам, – покачал головой отец Филофей, потчуя гостей пирогами. – Людей охочих легко сыщете, а вот Куневический-то погост – дальний, не всякий туда дорогу знает.

– Ну, нам хотя б людей для начала. Кого присоветуешь, отче?

– Корчму, прости, Господи, навестите. Смотрите только с Емелькой Плюгавым не схлестнитесь, непотребных дев повелителем. Любит Емелька ходить, в корчму, куражиться. А лучше – к кузням сходите, на реку. Там много парней молодых приходят к зиме, молотобойцами наниматься… да не всех берут-от.

Так и решили. На берег пошли, к кузням. Хорош был денек-то, недаром солнце с самого утра сияло. Так и не скрылось, до вечера-то, лишь к закату пошло оранжевым. Тихо было, безветренно, небо – не сказать чтоб синее или голубое, скорее белесое, прозрачное, чистое, словно вымытое. Темнело.

От кузней – сараюх щелястых, ветхих, повалил народец, огнем прокопченный. Кузнецы, подмастерья, молотобойцы. Мужики все больше здоровые, осанистые. К ним молодежь, что у реки без дела болталась, с интересом:

– Не нужон молотобоец-то, дядько Кузьма?

– Взял уж. Вот, может, Трофиму… Эй, Трофиме!

– Три полушки в седмицу.

– Одначе маловато.

– И мои харчи.

– Подумать бы.

– Ну, думай, думай, паря! Народишку-то, гляди… Так что – чеши башку!

Тут и Олег Иваныч с Олексахою:

– Заработать хошь, паря?

– Как не хотеть.

– Места здешние знаешь?

– Округу знаю.

– А погосты дальние?

Зачесал бороду молодец, задумался. Головой покачал грустно. Нет, мол, не знаю дальних.

– Молодец, честен. Охоту ведаешь ли?

– Из лука в глаз беличий попадаю!

– Не обманываешь?

– Вот те крест!

Перекрестился парень размашисто. В плечах – сажень косая, кудри русые вьются. Лицо рябое, простоватое.

– Звать-то тебя как?

– Терентием.

– Ну, приходи, Терентий, к Успенья храму, к заутрене. Потолкуем. Откель будешь-то?

– С Мелигижи, половника Елпидифора сын.

– Слыхали про Елпидифора, человек честный.

Так троих выцепили. Все молодые парни. Терентий да Зван с Еремеем. По виду – люди хорошие, вот только жаль – дорог дальних не знают. Пришлось в корчму идти, где ранее Кривой Спиридон хозяйничал… Непонятно было, что и пожелать душе его многогрешной, Царствия Небесного или геенны огненной…

В корчму и зашли. За ними человечек в треухе заячьем ужом болотным проскочил-просочился. В уголке темненьком неприметненько притулился. Навострил уши. До того в малой кузне самострел за мзду малую сторговал по случаю. Малость, правда, испорченный самострел-то – ложе прогнило, да и тетива – не Бог весть. Уж ладно – какой есть пригодится. Тем более – на авось купленный. Положил оружье в котомочку, с болтами-стрелами короткими вместе. Так и в корчму зашел, с котомкою.

Нет, ничего не изменилось в корчме за прошедший год. Те же стены закопченные, тот же очаг, те же лавки. Даже посетители – казалось – те же. Правда, судя по разговорам, больше приезжих. Мясо продавали, убоину. Теперь гулеванили, барыш подсчитав.

– Эй, хозяин, а ну тащи чего хмельного! Да пирогов, да каши!

Олег Иваныч с Олексахой пива взяли по кружке. По осени, как работы земельные кончились, в складчину тихвинцы пиво варили. Вкусное вышло, пиво-то не хуже ревельского. Правда, не много и пили новгородские гости, все больше приглядывались.

К ночи ближе сонмиком небольшим заявились людишки. Человек пять. Четыре бугая и с ними мужичонка мелкий с бородкой редкой, в армячке стареньком. Казалось бы, голь-шмоль перекатная – а как залебезил пред ним хозяин! Да и гости подвыпившие притихли, на лавках раздвинулись.

– Милости просим, Емельян Федулыч!

Уселся мужичонка, армячишко расстегнул, распарился. Бугаи рядом – вроде как охрана – по сторонам посматривали.