Посол Господина Великого

С грустью смотрел на Торг Олег Иваныч, в родной город возвратился, оказалось – чужой город-то! И не было теперь у Олега Иваныча в городе этом ни кола, ни двора. Усадебку на углу Ильинской и Славны московские дьяки конфисковали. С подачи боярина Ставра. В большую силу вошел боярин – старых знакомых и не узнавал совсем, так, цедил что-то сквозь зубы, когда кланялись. Тех, кто спину не гнул, – а таких еще много было, не привыкли к московитскому рабству – примечал особливо, потом мстил. Феофил Олега предупредил – чтоб опасался Ставра, да Олег-то Иваныч куда как лучше владыки то знал. Вообще не хотел заезжать в Новгород, да все концы здесь остались. На дальний погост, Софью с Гришаней вызволять, один не поедешь. Спутники нужны, люди верные. А где их взять-то? Оглоеды с дедкой Евфимием смертию геройскою в битве Шелонской пали, так же и Пафнутий, старый слуга скособоченный, да и Акинфий-сторож. Вечная им память, упокой, Господи! Геронтий, палач-лекарь? Исчез куда-то Геронтий после Шелонской битвы, может – и сгинул, а может – на чужую сторону подался, никак невозможно ему было под московитами. Дай Бог, выбрался Геронтий, в таком разе – счастия ему и удачи… ну, а ежели все ж таки сгинул – то Царствие Небесное… (В Выборге-городе в тот момент икнулось Герозиусу-лекарю – тот тоже об Олеге Иваныче да о всех знакомцах Бога молил, не навечно в Выборге поселился Геронтий – выждать решил чуть, а как уляжется все – обратно в Новгород пробираться…)

Панфил Селивантов не успел к Шелони – только что от свеев вернулся. Контакты наладил – купцы тамошние еще звали. Приехал домой – а тут такое… Ополченьем Панфил заведовал – что на стенах новгородских врага ждали. Не дождались. Уехал Панфил в Тихвинский посад – кузнецы тамошние далеко искусством славились, – покуда в Новгороде не до замков – тихвинцы на то сгодятся. Шелонь – Шелонью, а торговлю бросать нельзя – кушать нечего будет. Короче, не было Панфила в Новгороде…

Олексаха? Тоже наверняка погиб. Хотя… Все домочадцы с Ильинской на глазах погибали, а вот Олексахиной смерти не видел Олег Иваныч, как, к слову, и Геронтия. Так, может, и жив? Скорее всего… А где может быть Олексаха? Либо на Нутной, у Настены своей, либо – на Торгу. Ехать надобно.

Не советовал Феофил-владыко по городу ездить, ой, не советовал. Узнают, доложат Ставру – не было бы беды! В монастыре бы лучше схорониться дальнем… Кивал Олег Иваныч согласно, владыку слушая, а сам свое думал. Настену на Нутной улице – сожительницу Олексахину – навестить обязательно надо было. Не объявлялся ли сбитенщик? Да и Ульянка там должна гужеваться… ежели довез ее Стефан Бородатый, дьяк государя московского.

Полушубок медвежий надел Олег Иваныч, воротник поднял, шапку бобровую – на глаза. Поди – узнай. На конюшне с разрешения владыки лошадь взял белую. Стегнул, поскакал к мосту.

Клубился, кричал, волновался Торг. Все как и раньше, по-прежнему. Словно не было и нашествия московитского.

– А вот пироги, пироги! С визигой, лещом, белорыбицей! С пылу, с жару, кричат до пожару!

– Возьми, возьми, борода, грудинку – не пожалеешь! Да как же тоща-то? Зато навариста!

– Сбитень, сбитень, горячий…

– Пироги…

Задумался Олег Иваныч, чуть не сбил сбитенщика. Отпрянул тот, ругнулся матерно… Оглянулся Олег Иваныч, к плети рука потянулась – осадить нахалюгу.

Вместо чтоб бежать, наклонился сбитенщик, камень со снегу поднял, зыркнул нагло. А ну, попробуй, перетяни, боярин, плетью – зубами своими подавишься! Нет, не растеряли еще новгородцы свободы!

Плюнул Олег Иваныч, поворотил коня.

Оглянулся: ан сбитенщик-то – за ним! С камнем!

Ах, ты так?

Выхватил Олег Иваныч кинжал, зубы сжал яростно.

Глянь – а сбитенщик прямо к нему бросился:

– Олег Иваныч, ты ли?

Повезло Олексахе – удалося после Шелони к Новгороду пробраться. На усадьбу Ильинскую не ходил – опасаясь, у Настены жил тайно. Редко когда в город наведывался, да все ж приходилось – жить-то надо. Прежнее занятие свое вспомнил. Ульянку – прижилась-таки у Настены девка! – сбитень варить научил, сам и ходил на торжище. Не схватил никто Олексаху, хоть многие знали – Ставру-то боярину не до него было: с конкурентами, пес, расправлялся, доносы дьякам московским строчил денно и нощно. Потому и жив пока Олексаха, слишком уж человечек мелкий.

– Не очень-то надейся, паря. Такая сволочь, как боярин Ставр, и самого мелкого человечишку вспомнит, будь уверен! – усмехнулся наивности Олексахиной Олег Иваныч. – Ну, на Нутную, да побыстрее… Нечего нам тут зря светиться.

В просторной избе Настены и ночевали. Настена – баба справная – детям своим строго-настрого запретила со двора выходить – не сболтнули чего чтоб. Ульянка – а и не узнал поначалу ее Олег Иваныч – в уголке стояла смущенно… потом не выдержала, на шею бросилась.

– Ну, не реви, не реви, девка, – гладил ее по спине Олег Иваныч, успокаивал. Сам со щеки слезу смахнул украдкой. Повзрослела вроде Ульянка, строже стала, только нет-нет – да и зальется смехом.