Посол Господина Великого

Точно – человек. Ветками укрылся, лежит опасливо, по сторонам зыркает. Кивнул мужикам Онисим. Подняли копья, навалились разом, ветки еловые разбросали…

Нож мелькнул в руке чьей-то. Казалось, прямо Онисиму в сердце летел. Да застыл по дороге. Ножик выкинув, улыбнулся лежащий:

– Ну, здравствуй, друже Онисим!

– Господи! Олег, свет Иваныч!

Обратно в деревню полем, мимо оврага ехали. Услыхали – словно рычит в овраге кто-то… Мигнул Онисим охотничкам. Подкрались тихохонько. Волк огроменный в овраге добычу терзал, рыча, ошметки кровавые по сторонам далеконько летели. А ну – на копья его! Обернулся серый, беду почуяв, – да поздно! Обложили уж – никуда не денешься. Прямо в глаза охотникам взглянул волк – точно смерть заглянула – страшный, с пастью кровавой. Рыкнул – да как бросится… Пару мужиков поцарапать успел, сволочь, пока не истыкали копьями. Наземь пав, завыл, издыхая, пасть окровавленную к небу поднял. Так и сдох. Радовались охотники – экий волчина, трофей знатный… Онисим на тело глянул растерзанное… Охнул да перекрестился. Не тот ли отрок, о котором господине Олег говаривал? Позвал мужичков Онисим – на руках Олега Иваныча принесли осторожно. Глянул Олег… Да так и застыл камнем. Не на лицо смотрел – не было лица-то, не на кишки-ошметки кровавые… на сапоги. Те самые сапоги-то… Болотные… Степанкины…

Худо сделалось Олегу Иванычу – уж давно так худо не было – побледнел весь, с лица спал, даже про ногу позабыл пораненную. Останки растерзанные велел на рогожку скласть.

Схоронили… Как положено схоронили, с отпеванием. Батюшка сомневался, правда, православный ли отрок изъеденный – креста-то на нем не нашли нательного…

– Православный, отче, – кивнул Олег Иваныч. – Даже не сомневайся. Истинный христианин… муки принял, как в Риме Древнем…

Принял… Все свое ведовство смертию мученической искупив. Так посчитал Олег Иваныч и решил – правильно, что с отпеванием, да на погосте… средь других-то могилок – все веселее.

Всю ночь пил Олег Иваныч. Не мальвазею, не мед стоялый – те не брали – вина попросил твореного, хлебного, что голову отшибает напрочь. В Силантия хоромах сидел, хозяин-то, приехав, обрадовался. Да только Олег Иваныч невесел был. Пил, покуда не упился совсем. А тогда улегся на лавку… Не помнил – и как. Только слова свои помнил:

– Господи! Прими душу раба твоего, Степана.

Неласково встретил Олега Иваныча Новгород, Господин Великий. Холодом, грязным, перемешанным тысячью ног, снегом, метелью. Казалось бы, притих, притаился побежденный город, схоронился, подальше от глаз московских, – ан нет! Все так же неумолчно шумел Торг, все так же дрались на мосту через Волхов, все так же благостно звонили колокола храмов. Только над Софьей каркали черные вороны. Много было их – не с десяток, сотнями – и откуда взялись только? Сидели на голых деревьях, наглые, нахохлившиеся, неподвижные – кар! кар! – только ежели кидали мальчишки камни – перелетали лениво. Шептали в народе – не к добру то.

Из храма Софийского вышел Олег Иваныч, прихрамывая, за упокой одну свечку поставив и две – во здравие. На ворон покосясь, во владычные палаты поднялся, по крыльцу каменному, с перильцами узорчатыми. Обрадовался ему Феофил-владыко – не чаял уж и живым увидеть. Усадил, пирогами потчевал, про Москву расспрашивал, про Ивана… То понятно – хоть и осталось покуда вече в Новгороде да Господа, а все одно – под Иваном теперь город, словно девка базарная. Хмурился Олег Иваныч – уж слишком легко расстались новгородцы со свободой. Пока-то вроде не очень-то чувствуется, ан погодите, вспомните еще вольные времена, когда кровью своею умоетесь. Пожалуй, лучше всех понимал это Олег Иваныч – видел и Новгород, и Москву, с Феофилом знаком был, и с Иваном Васильевичем, князем великим. Мог сравнивать. Да, может, и беспорядливо было в последнее время в Новгороде, да, бояре знатные, почитай, всю власть забрали – однако не то, что в Москве. Один человек там свободен – Иван, остальные – пыль под ногами его. Почувствуют то и новгородцы скоро, и чем сильнее будет Иван – тем меньше свободы. И так уж шныряют по городу московские служилые люди – выискивают чего-то, вынюхивают. Ничего, был уже подобный позор у Новгорода – мир Ялжебицкий, да оправился город. Выстоит и на этот раз. Верил в то Олег Иваныч.

Мясной день на Торгу был сегодня. Туши мерзлые, свиные, да бычьи, да прочие на поддонах красными рядами лежали. Тут же их и рубили – продавали, что кому надо: кому бок, кому окорок. Потроха окрест кровавились – сороки с воронами их по округе растаскивали. Кричал народ – торговался…