Хмурился и сотский, у тюфяков-пушек, со стен принесенных, прохаживаясь. Грузили на телеги те пушки, да ядра каменные, да зелье. Грузить-то грузили... Стрелков вот толковых мало! Оборотился к ополченцам сотский:
- С огненным боем знаком кто?
Тишина. Ну откуда - кожемякам, да мытникам, да приказчикам - огненным боем владеть справно?
Один вылез было. Даже выкрикнул что-то... Но - затихарился вдруг почему-то.
Олег Иваныч как раз на коня вспрыгнул, домой поехал.
Проводил его крикун тот взглядом змеиным. Как уехал, выскочил, оглянулся, заорал громко:
- Я! Я огненный бой знаю... Бери к себе, соцкий, была не была!
Шапку оземь кинув, осклабился... бороденкой тряхнул козлиной.
Ой, сотский, сотский... Змеюгу ты взял, змеюгу!
Олег Иваныч собирался дома. Разложил на лавках кольчужные чулки, рукавицы перстатые, стальные поручи, поножи, панцирь... свой, новгородский. Немецкой-то работы, тот, что у пиратского вожака ван Зельде когда-то позаимствовал, частью скинуть пришлось в лодке-то, ну, кое-что продал в Ревеле. А сейчас бы сгодились латы-то! Панцирь кой-где поржавел - отдал Пафнутию - чистить. Мечом узким взмахнул - то, что надо. Шлем... Вот этот, литовский... С забралом, с бармицей... Тяжел, однако. Может, не брать? Легким обойтись, лика не скрывающим?
Пафнутий воспротивился:
- Что ты, батюшка! А ну как стрела какая? Тяжел, говоришь, шеломец-то? Дак, чай, своя-то ноша не тянет! Да и я с тобой пойду... Позволь уж старому воину... А не позволишь, не обессудь - так уйду. Лучшей смертушки и не надо - голову сложить за Новгород, Господин Великий!
- Да и мы, чай, вместях держаться будем, - вошел в дом Олексаха, в кольчуге, с мечом коротким.
- Откель оружьице?
Смутился Олексаха:
- Настена... От мужа пропавшего осталось кой-что.
Оглоеды собрались. Кольчуги блестят, шеломы - куполами Софийскими, из-под шеломов кудри светлые вьются! Не вой - богатыри былинные!
- Ужо, постоим за Новгород!
Дедко Евфимий аж прослезился, их собирая. Един он на усадьбе и оставался - двор охранять от лихих людишек. Акинфий-то, сторож, вчера еще в ополченье ушел. Нелюдим, нелюдим - а смотри ж...
Немного погодя Геронтий, лекарь-палач, пришел. В бригантине - латах немецких - и откуда они у него? На поясе меч короткий, за плечами саадак с луком. Сел рядом с Олегом на лавку, усмехнулся:
- Невместно мне под московитом, сам знаешь.
Радостно почему-то стало на душе у Олега Иваныча - с этакими молодцами да не победить? Замерла душа в томленье сладостном. Постоим за вольный Новгород, эх, постоим! Сгинем все - не отдадим Родину врагу на поруганье! А погибнем - так за правое дело, за свободу, за вольности новгородские! За достоинство гражданина Республики, за то, чтоб не кланяться всяким, не унижаться, на брюхе не ползать...
На Загородской, в корчме у Явдохи, пили. Человек с полсорока, может, чуть поболе. Вой со стражи башенной, пара сотских да разные. Воинов лично Явдоха за собственный счет угощал. Вином твореным, исполненным - с зельем для пущей дури, такой, что лошадь чаркой с ног сваливает. Капустой квашеной заедали, чуть сладковатой - померзла за зиму капуста-то. Как выпили, петь-плясать пошли. Да все какие-то невеселые выходили пляски. Пару коленцев выкинув, упрели танцоры - по жаре-то - в обрат потянулись, к лавкам, а кто и на улицу, охолонуть, полежать-поспать под березами на траве мягкой.
К сотским за стол мужичонка один подсел, по виду - ни богат, ни беден стрижен в кружок, борода козлиная. Разговоры стал разговаривать, мужичонка-то, - дескать, хотят бояре-то к латынянинам перейти да грешничать заставляют - со святой православной ратью биться. А то и не нужно совсем простым-то людям новгородским, другое надо - в единой вере быть, под благословением святым митрополита Московского Филиппа. Иван Васильевич, князь великий Московский, простым-то новгородцам не враг есть, а только переветчикам злым - Борецким, да Арбузьевым, да прочим - что похотят в латынскую веру перейти, да чтоб был Новгород Великий под рукой Казимира Литовского.
- Да то не лжа ль есть? - усомнился один, других потрезвее, сотский, на мужичка козлобородого посмотрел подозрительно.
- Вот те крест! - тут же и перекрестился тот. - Самолично слыхивал, как Марфа Борецкая, да Киприян Арбузьев в Михайлиной церкви под Литву сговаривались. Дескать, придет Иван Василич, все богачество наше порушит.
- Вот сволочи...
- И я про то. Эй, Явдоха! Тащи-ка еще вина доброго!
Долго таскался по Новгороду козлобородый. Из корчмы в корчму. С улицы на улицу. С Плотницкого на Славну. Со Славны на Людин. С Людина на Загородский. Везде про латынство боярское рассказывал. Да про рать московскую православную...