Жили-дожидали,
Неделю всю,
Весну-красну,
Все лето тепло,
Всю зиму холодну,
Едва дождалися,
Глаза охвостали!
Потом, взявшись за руки, присутствующие - а все это, как понял Олег Иваныч, происходило в кабинете прокурора - закружили хоровод...
- Как на Олегов день рожденья испекли мы каравай...
- Лель! Лада!
- Хэппи беф дзй ту ю!
- Лада! Лель!
- Пей до дна, пей до дна, пей до дна...
- Да пропадите вы пропадом! - громко закричал Олег Иваныч и очнулся.
Он лежал в каком-то грязном сарае, напоминавшем сельский клуб периода студенческих отработок в колхозе, только вместо портретов членов Политбюро ЦК на стенах висели козлиные черепа. Посреди убогого помещения ярко горел костер, обложенный камнями. Перед костром стоял какой-то мужик в медвежьей шкуре - нет, похоже, не прокурор Чемоданов - и что-то нараспев декламировал, помогая себе чем-то похожим на гигантский фаллоимитатор.
- Который час, мужики? - открыв глаза, поинтересовался Олег Иваныч...
- Никак, очнулся, паря?
Сильно слаб был Олег Иваныч, так что ни рукой, ни ногой. О судьбе своей - и к кому попал - догадался. К тому ж, чтоб ничего такого не учудил а что, мужик видный, враз от лихоманки оправится, - сковал его Кодимир цепью длинной. Не отвяжешься от цепи той, не порвешь, не убежишь - попробуй-ка! Олег Иваныч пару ночей пытался звено какое расслабить - куда там! Только ногти все изломал да погнул припрятанный втихаря гвоздь.
В избе не все втроем - Кодимир-волхв, Ограй да Степанко были. И остальные разбойники сюда зачастили, к зимнему переходу готовились. Зимой-то на островке опасно оставаться было - ватаги охотничьи по всему Черному лесу шастали, славы дурной не боясь. Да и что сказать - места знатные, дичью изобильные. Разбойники и сами много чего запромыслили: небольшого кабанчика, зайцев да тетеревов-рябчиков. Это не считая цапель, да дроздов, да другой какой мелкой птицы. Во дворе, за капищем, по ночам мясо коптили - днем взгляда зоркого паслись. Олег Иваныч то сквозь оконце узкое видел - не хватало цепи на улицу, хоть и длинна была цепь-то. Длинна - не длинна, однако - только до двери да в сени, к уборной. Так и передвигался, звеня. Хитро цепь натянута - от левой ноги к правому запястью - не очень-то походишь, больше попрыгаешь. Что и делал Олег Иваныч, под любопытные разбойничьи взгляды. Не говорил с ним никто - Кодимир строго-настрого запретил, догадывался, что хитер пленник. Заговорит кому зубы - после поминай как звали. Потому - строго за тем следили. Ограй раз отрока разбойного, Степанку, так палкой по ноге треснул - аж побелел отрок. А и за то только, что, миску с едой подавая, что-то сказал Степанко. Неча! Сказано - не разговаривать, значит - не разговаривать. Вообще, хорошо было бы пленника в амбаре держать, да опасался того Терентий - ночи стояли холодные, враз околеть можно в амбаре-то. А чулана какого в избе не было отгородили место в уголке дальнем, лавку поставили - там и жил Олег Иваныч, изредка в сени выходя. Двое разбойников денно и нощно за ним следили. Да и сам Терентий с Ограем присматривали.
Все холоднее делались ночи. Темнее, опаснее. Все чаще подергивались по утрам тонким ледком окрестные лужи, а зависавшие над болотом тучи исходили мокрым снегом. По ночам, где-то близ острова, злобно выли волки.
Прислушиваясь, передергивали плечами разбойники, а отрок Степанко беспрестанно читал заговоры:
- На море на Окияне, на острове на Буяне стоит изба, а в избе той сидит старица, а держит она жало. Ты, старица, возьми свое жало, приди ко мни, вынь жало смертное. Заговариваю раны колючия на ногах, на голове, на лбу, на затылке, на бровях и подбородке. Будьте во веки веков на волке сизом, лохматом, в репьях-пегатинах; сидите на волке том - вовек не сходите!
Степанку-отрока давно приметил Олег Иваныч. Вспомнил - не тот ли отрок недавно на деревину вознесся. Тот... Глаз серый, волос длинен, токмо тогда в клобуке монашьем был отрок-то, хоть и нехристь, как видно. А не он ли в прошлом году провожал Олега Иваныча после того, как вместе чудом выбрались из сожженного капища, когда медведь чуть всех не съел?.. Если б не парень один, Ратибо-ром его, кажется, звали... Да, Ратибором...
Олег Иваныч вспомнил прошлую зиму, когда случилось ему проезжать здешними местами. Как спасался от шильников, как оказался в языческом капище, в маске птичьей, принятый всеми за какого-то Терентия из Явжениц. Вспомнил нагих девиц, пляски, свирели и бубны. И как подожгли капище враги, как пришлось бежать подземным ходом, что прямиком в медвежью берлогу вышел...
Как, выбравшись и простившись с раненым Ратибором, спустился к реке, ведомый отроком. Как показались вдалеке, на излучине, возы и кони - караван муромского купца Ефима Панфильева...
- Светлый путь тебе, господине, - сняв шапку, низко поклонился отрок. Ратибор-то мне старшим братом приходится. Да и сестры с нами, Глукерья, Мартемьяна, Лыбедь... Видал, как плясали?
Паренек улыбнулся.
Олег Иваныч подмигнул ему на прощанье:
- Тор! Ярило! Ты-то кто?
- Лада! Лель! - эхом отозвался отрок. - Степанкой меня кличут.
Степанкой...