– Представь, ты всю жизнь был врачом. Не просто лечил от кашля, а зашивал раны на поле боя. Знаешь все о теле человека, как его резать и исцелять. А другие знают, что, если не сможешь ты, не сможет никто. И вдруг ты попадаешь в иные земли, где какая-то девчонка с легкостью показывает такое, что ты не мог и не сможешь никогда. Да ты всю жизнь свою возненавидишь!
– Но он тоже мог бы этому научиться!
– И сколько раз он просил Онелию научить его хоть чему-нибудь?
– Раза три, нет, четыре. Больше. Каждый раз, как мы останавливались на ночлег.
– И каждый раз она отвечала…
– Что у него это никогда не получится. Потому что… – Уни закусил губы.
– Почему?
– Это… очень сложно. Даже среди вириланов целителями могут быть очень немногие.
– Вот видишь.
– И тогда он захотел убить ее – из зависти?
– Или тебя – чтобы навсегда покинуть эту страну и забыть о ее недостижимых секретах.
– Ну, я не знаю. А посол Санери? Ему-то я точно могу доверять?
– Можешь. Хотя…
– Что?!
– Он давний друг Дигения Форзи, его человек. Если предположить, что патрон дал ему секретное поручение лишь изобразить посольство, а на самом деле провалить миссию…
– Это смешно, Хардо! Ты всерьез думашь, что энель посол будет лично бегать по скалам, чтобы прикончить своего переводчика?
– Нет, скорее всего. Но он может отдать приказ.
– И кому же?
– Мне, например.
– Ха-ха-ха! Ты серьезно?
– Вполне.
– И почему же ты меня тогда не убьешь прямо сейчас, когда все спят?
– Не знаю, не придумал еще… Например, потому что перед выходом в коридоре меня мог кто-то видеть. Устраивает – как рабочая версия?
– Ага. Просто замечательно! И что мне теперь – вообще никому не верить?
– Не торопись. Есть один человек, который тебе точно не враг и уже доказал это.
– Но… ты хочешь сказать… ну да! Конечно!
– Онелия Лерис, вириланская целительница. Держись рядом с ней. Это усложнит задачу тому, кто хочет тебя убить.
«Замечательно! – возбужденно думал Уни, ковыляя к себе в покои. – Вот прямо сейчас, ночью, приду к ней в комнату: госпожа Онелия, начальник охраны Хардо приказал мне быть рядом с вами. Я сам, конечно, против, но – все исключительно в целях моей безопасности. Вы же помните, что со мной случилось?»
Уни в ярости ударил в стену кулаком.
«Случилось! С нами случилось! Признался ей в любви, как дурак. И как я ей утром в глаза смотреть буду?»
Тем временем оставшийся на камне Хардо, дождавшись, когда Уни вернется в дом, медленно поднялся на ноги и, чуть поклонившись, негромко произнес:
– Доброй ночи, энель посол.
Санери вышел из своего укрытия за высокой сосной, росшей почти впритык к восточной стене пристанища.
– У какой кошки ты отобрал глаза?
– Это место я заприметил еще днем. Отсюда кажется, что за сосной сразу обрыв, однако на самом деле там небольшая площадка, где с легкостью может поместиться один человек.
– И возможный убийца, не так ли?
Санери подошел к камню и сел на нагретый телохранителем плед. Хардо чуть развернулся, чтобы быть рядом с послом, но при этом не закрывать ему обзор.
– Судя по тому, что ты рассказал молодому человеку, твое расследование продвинулось не очень далеко.
– Я не сыщик, энель Санери.
– И потому решил настроить его против всех в посольстве?
Хардо молчал, глядя поверх глаз посла.
– Я знаю, кто ты такой, Хардо, – произнес Санери, резко встретившись с ним взглядом.
Если бы на улице не было так темно, можно было бы разглядеть, как по лицу начальника охраны на миг промелькнула какая-то тень.
– Я вообще знаю о каждом из вас гораздо больше, чем вы можете себе представить. – Санери манерным жестом взял Хардо за воротник, мягко наклонил к себе и продолжил: – И поэтому я больше не хочу неожиданностей.
– Я должен защищать вас, энель посол, – ответил Хардо, невозмутимый, несмотря на неудобную позу.
– Ничего, энель Хардо, учитывая ваш предыдущий опыт, вы как-нибудь справитесь.
– Слушаюсь, энель посол, – хрипло произнес тот.
Последние дни пути Уни провел в настолько смешанных чувствах, что практически игнорировал периодически меняющееся окружение. Он помнил спуск по перевалу вниз – ничего особенного, тот же лед, снег и скалы. Настроение было под стать обстановке. После инцидента в пристанище все члены миссии словно приглушили свои эмоции и желание обмениваться ими с окружающими. Каждый думал о чем-то своем, а редкие попытки отдельных личностей обратить внимание на горные красоты наталкивались на формальные комментарии других членов посольства, не оставляющие каких-либо шансов на продолжение беседы.