Посольский город

«Я как тот камень, который был расколот», – повторил Скайл, – а потом идет «я не он». У него еще плохо получается, но он уже пытается перейти от «Я похож на камень» к «Я камень». Понимаешь? Та же компаративная терминология, но работает по-другому. Это уже не сравнение.

Он показал мне несколько старых книг, печатных и виртуальных: Леезенберг, Лакофф, у-зенХе, Рикер. Меня не удивили его странные вкусы, ведь именно они очаровали меня давным-давно. Но теперь и он, и его пристрастия вызывали у меня беспокойство.

– Сравнение, – продолжал он, – истинно постольку, поскольку мы так говорим. Мы убеждаем друг друга: это похоже на то. Ему этого больше недостаточно. Ему мало сравнений. – Он вытаращился на меня. – Он хочет превратить тебя в своего рода ложь. И все изменить.

– Сравнение расшифровывает тему: оно действенно, эксплицитно, оно творит истину. С ним тебе не нужен… логос, как говорили раньше. Суждение. Тебе не надо… соединять несоединимое. Совсем иначе, если ты говоришь: «Это есть то». Когда оно совершенно не то. Так делаем мы. Мы называем это «разумом», эту подмену, метафору. Эту ложь. Мир становится ложью. Вот чего хочет Сурль/Теш-Эчер. Принести ложь. – Теперь он говорил очень спокойно. – Открыть дорогу злу.

– Меня беспокоит Скайл, – пожаловалась я Эрсуль.

– Ависа, – ответила она на мою попытку объяснить ей, чем именно. – Мне очень жаль, но я не совсем понимаю, о чем ты. – Она меня слушала: не подумайте, будто она просто взяла и сказала мне, чтобы я заткнулась. Эрсуль слушала, только не знаю что. Вряд ли я тогда выражалась ясно, я просто не могла.

– Я беспокоюсь о Скайле, – сказала я КелВин. Теперь я решила обратиться к ним. – Он слегка помешался на религии.

– Фаротектон? – спросил один из них.

– Нет. Не церковь. Но… – Я по крупицам собрала нарождающуюся теологию Скайла. Так называла ее я, хотя он твердо стоял на том, что его верования не имеют никакого отношения к богу. – Он хочет защитить ариекаев. От изменения Языка. – Я рассказала КелВин об искушении, о том, что, по мнению Скайла, затевалось. – Он считает, что ставка очень велика, – закончила я.

Я все еще люблю этого человека и боюсь того, что с ним происходит, объясняла я. Вы можете мне помочь? Я не понимаю, почему он делает то, что делает, чего он боится, как ему вообще удается связать это со мной. Что-то в этом роде.

– Я поговорю с ним, – сказал один из КелВин. Тот, который молчал, посмотрел на своего двойника, вскинув брови, потом улыбнулся и снова перевел взгляд на меня.

Минувшее, 8

КелВин, как и обещали, занялись Скайлом. Исследования моего мужа были интенсивными и антиобщественными, заметки, которые он писал для себя, попадались мне повсюду, но разобрать в них ничего было нельзя, его файлы были разбросаны по всему нашему информпространству. По правде говоря, мне было страшновато. Я не знала, как реагировать на то, что проступило теперь в Скайле. Пыл, с которым он взялся за работу, не исчез, и, хотя он пытался маскировать его, – после того первого разговора он больше не делился со мной своими тревогами – я видела, что он лишь разгорается.

Больше всего меня смущало то, что он пытался это скрыть. Я спрашивала себя, не считает ли он свою тревогу касательно перемен в некоторых привычках Хозяев единственно правильной реакцией на них, а наше отсутствие таковой – разрушительным фактором? Не думает ли он, что все вокруг сумасшедшие и он должен прикидываться таким же? Я просмотрела все конспекты к его диссертации, дневники встреч, аннотации учебников, которые смогла найти, словно искала код к шифру. Это помогло мне глубже вникнуть в его теории, хотя в основном они, конечно, оставались для меня отрывочными и путаными.

– Что вы думаете? – спрашивала я у КелВин. Их, казалось, смущала нехарактерная для меня нотка мольбы. Они ответили мне, что да, без сомнения, взгляд Скайла на вещи отличается от общепринятого, в том числе и интенсивностью. Но в целом беспокоиться не о чем. Бесценный совет.

К моему удивлению, Скайл начал посещать со мной «Галстук». Мне казалось, что вместе мы еще меньше подходим для тамошней компании, чем порознь. О том, что я знаю о его одиноких визитах туда, я молчала. У меня не было никаких доказательств того, что он по-прежнему пытается убедить Хозяев говорить его. Вместо этого он принялся искать подходы к сравнениям. Он вступал в дискуссии, намекал на некоторые свои теории, согласно которым сравнения были высшей точкой и пределом развития Языка. Коммуникацией, порождающей правду. Меня немного удивляло то, что его, чужака и несравнение, не принимали в штыки. Даже напротив. Валдик слушал его внимательно, другие тоже. Но Валдик был умный человек, и я за него боялась.

Не следует преувеличивать. Думаю, что Скайл оставался самим собой, только сосредоточенности на чем-то внутреннем и рассеянности в нем стало больше, чем всегда. Я считала, что быть вместе мы уже не можем, но хотела убедиться, что с ним все в порядке.