Посольский город

Когда дверь распахнулась, я смотрела вниз, чтобы дать себе время. Потом подняла голову и увидела его. Он показался мне гораздо старше, из-за седины. Но и только: во всем остальном он ничуть не изменился. Он меня узнал. Еще до того, как я посмотрела ему в глаза, точно.

– Ависа, – сказал он. – Беннер. Чо.

– Брен, – ответила я. Мы смотрели друг на друга, и, наконец, он не то вздохнул, не то усмехнулся, а я улыбнулась, пусть и печально, и он отошел в сторону, пропуская меня в комнату, которую я помнила на удивление хорошо и которая осталась прежней.

Он принес мне выпить, а я пошутила насчет того сердечного средства, которое он давал, когда я была у него в первый раз. Он вспомнил песенку, которую мы пели в детстве, запуская монеты, и пропел ее мне, с ошибкой. Потом он еще что-то говорил, вроде того, что ты побывала вовне, ты иммерлетчица! Поздравляю. Мне захотелось сказать ему спасибо. Мы сидели и смотрели друг на друга. Он был все так же худ, даже нарядный костюм на нем вполне мог быть тем же.

– Итак, – сказал он, – ты пришла сюда потому, что наступает конец света. – Экран за его спиной безмолвно показывал царящее в Послограде смятение.

– А это конец? – спросила я.

– По-моему, да. А по-твоему?

– Я не знаю, что думать, – ответила я. – Поэтому я здесь.

– Да, я думаю, что нашему миру настает конец. – Он откинулся на спинку стула. Вид у него был совершено спокойный. Сделав глоток, он посмотрел на меня. – Уверен. Все, что ты знала, только что кончилось. Ты это понимаешь, правда? Вижу, что понимаешь. – Я понимала и то, что он неравнодушен ко мне. – Ты тогда произвела на меня впечатление, – сказал он. – Такая серьезная маленькая девочка. Я еле сдерживал смех. Даже когда ты нянчилась со своим бедным другом. Который глотнул хозяйского воздуха.

– С Йогном.

– Все равно. Все равно. – Он улыбнулся. – Итак, у нас конец света, и ты пришла ко мне, а зачем? Думаешь, я могу помочь?

– Думаю, ты можешь кое-что рассказать.

– О, поверь мне, – сказал он, – никто там, на холме, не хочет, чтобы я что-нибудь знал. А теперь меня и близко туда не пустят. Я, конечно, не говорю, что у меня нет своих лазеек – всегда найдутся желающие поболтать со стариком, – но ты, наверное, и сама знаешь не меньше моего.

– Кто такие оратеи? – спросила я. Он вскинул голову.

– Оратеи? – переспросил он. – В самом деле? О. Понятно. Иисус Фаротектон. – Он разгладил рубашку. – У меня была такая мысль. Я подумал, может быть, в этом все дело, но… – Он покачал головой. – Но я сомневался. Разве в такое можно поверить? Оратеи – это не «кто», – продолжил Брен. – Это «что». Наркоманы.

– Все, что может случиться, уже случалось когда-нибудь, – сказал он и наклонился ко мне. – Где живут неудавшиеся послы, как ты думаешь, Ависа? – Этот вопрос так шокировал меня, что я даже дышать на секунду перестала.

– Если говорить без обиняков, то ты ведь не веришь, что все до одного монозиготы, выращенные посольством, годятся в послы? – сказал он. – Конечно, нет. Не все двойники принимаются – одни не достаточно похожи, другие с заскоками, третьи думают по-разному, сколько их не учи. Все, что угодно.

– Ты сама бы все поняла, если бы хоть раз над этим задумалась. Это даже не секрет. Об этом просто никто не думает. Ты знаешь, что если один двойник умирает, то другой уходит в отставку. – Он слегка приподнял руки, имея в виду себя. – Ты ведь не была в посольских яслях, а? Конечно, они ведь только для тех, кто так из них никогда и не вышел. А какой смысл выпускать оттуда тех, кого растили и учили для одной-единственной работы, а они все равно не могут ее делать? Выпусти их, и проблем не оберешься.

Крохотные каморки, в которых плесневеют неудавшиеся близнецы. Непринявшиеся, непохожие близнецы, один нормальный, другой будто смазанный; или с обоими что-то не то; или физически оба в порядке, но с врожденным пороком, невидимым глазу; или просто негодные для того, к чему их предназначали.

А если тебя уже выпустили, – продолжал Брен, – и только тогда ты понял, что ненавидишь своего двойника или свою работу? Да. Да. – Он говорил тихо, словно пытаясь донести что-то до меня. – Когда умер мой, он… это был несчастный случай. Мы были еще не старыми. Люди знали нас… меня. Я был слишком молод, чтобы взять и исчезнуть. Разумеется, меня пытались заманить в дом престарелых. Но заставить меня они не могли. Ну и что с того, что соседи меня не любят? Что с того, если они видят во мне урода? Никому не нравится, когда разделенные щеголяют своими увечьями. Мы – обрубки. – Он улыбнулся. – Обрубки, не люди.

Среди двойников есть те, кто так и не может научиться говорить на Языке. Не знаю почему. Просто не попадают в ритм, сколько бы ни тренировались. Все просто: их не выпускают. Но бывают случаи похуже. На вид они такие же, как все. Это уже случалось, хотя, может, и не в такой степени. Когда я учился, у нас был коллега. УилСон. Что за мозг прятался за их Языком, не знаю, но для Хозяев он был слегка… как бы вывихнутый. Чуть-чуть. Я этого не слышал, но Хозяева… да.