Посреди серой мглы (ЛП)

Когда мама ушла, я выглянула и принялась следить за Андрюсом, чтобы узнать, куда он пойдёт. Парень прошёл мимо ряда бараков. Я держалась на расстоянии настолько, чтобы видеть, куда он направляется. Он шёл на край лагеря, потом к большому зданию из колод с окнами. Остановился и оглянулся. Я спряталась за ближайшим домиком. Кажется, Андрюс хотел войти в здание из чёрного хода. Я подкралась поближе и спряталась за кустом.

Прищурившись, я посмотрела, что за тем окном. За столом сидело несколько энкавэдэшников. Я окинула взглядом здание. Нет, Андрюс не мог пойти к энкавэдэшникам. Я уже собралась идти за ним дальше, как вдруг увидела её. Госпожа Арвидас появилась в окне, в руках у неё был поднос со стопками. Её волосы были чистыми и хорошо уложенными. Одежда выглажена. На лице — косметика. Она улыбалась и ставила напитки перед энкавэдэшниками.

Андрюс и его мать работали на НКВД.

39

Мне бы радоваться в тот вечер картофельной юшке. Но из головы не шёл Андрюс. Как он мог?! Как он может на них работать? Или он там и живёт? Я подумала: вот я лежала в яме, а Андрюс — в кровати, в советской кровати. Я пнула ногой колючую солому и перевела взгляд на ржавый потолок.

— Мама, как ты думаешь, они нам сегодня дадут поспать? Или снова будут требовать подписать документы? — спросил Йонас.

— Не знаю, — ответила мама. Она повернулась ко мне. — Андрюс дал мне тот замечательный хлеб, что мы ели вместе с юшкой. Это такая смелость — он рисковал ради нас.

— О, он смелый, не так ли?

— Ты что хочешь этим сказать? — не понял Йонас. — Конечно, он смелый. Он нам еду приносит почти каждый день.

— У него такой вид, будто он хорошо ест, правда? По-моему, он даже набрал в весе, — заметила я.

— Вот и порадуйся за него, — сказала мама. — Нужно радоваться, что не все так бедствуют, как мы.

— Ага, хорошо, что энкавэдэшники не голодные. А то бы у них не было сил живыми нас в землю закапывать, — сказала я.

— Что? — спросил Йонас.

Улюшка закричала, чтобы мы помалкивали.

— Тише, Лина. Давай помолимся и поблагодарим за эту прекрасную еду. И за папу помолимся.

В ту ночь мы спали. А следующим утром офицер Крецкий сказал маме, что нам нужно присоединиться к другим женщинам на свекольном поле. Я была поражена. Мы, склонившись, пололи тяпками без черенков долгие зелёные ряды сахарных свёкл.

Госпожа Грибас напутствовала нас касаемо скорости работы. Она рассказывала, что в первый день кто-то опёрся на черенок тяпки, чтобы вытереть пот со лба. Тогда советские заставили их отпилить черенки. Я поняла, насколько тяжело было госпоже Грибас воровать для нас свеклу. За нами следила вооружённая охрана. Хоть и казалось, что они больше курили и травили анекдоты, но незаметно спрятать свеклу в бельё оказалось непросто. Она торчала, как ещё одна конечность.

В тот вечер я отказалась нести еду господину Сталасу. Сказала маме, что мне плохо и я не могу пойти. Мне не хотелось видеть Андрюса. Он предатель. Отъедается на советских продуктах, ест из руки, что душит нас изо дня в день.

— Я понесу еду господину Сталасу, — через несколько дней вызвался Йонас.

— Лина, сходи с ним, — велела мама. — Я не хочу отпускать его одного.

Я пошла с братом к дому Лысого. Рядом нас ждал Андрюс.

— Привет, — поздоровался он.

Я не обратила на него внимания, оставила Йонаса во дворе и пошла в дом отдать свеклу господину Сталасу. Он стоял на ногах.

— Вот ты где. Ну и где тебя носило? — спросил он, прислонившись к стене. Я увидела на его соломенной постели мамино пальто.

— Разочарованы, что я всё ещё жива? — поинтересовалась я, отдавая ему свеклу.

— Просто настроение плохое, — сказал он.

— А что, только вам одному можно злиться? Мне это всё уже осточертело. Я устала от этих энкавэдэшников, которые всё время над нами издеваются.

— О-ё-ёй! Да им всё равно, подпишем мы или нет, — сказал Лысый. — Ты что, правда считаешь, что им от нас нужно какое-то разрешение, подписи, чтобы делать с нами вот это? Сталину нужно сломать нас. Или ты не понимаешь? Он знает, если мы подпишем какие-то дурацкие бумажки, то мы сдались. То он нас сломал.

— А вы откуда знаете? — спросила я.

Лысый только отмахнулся.

— Тебе злость не идёт, — заметил он. — А теперь ступай.

Я вышла из дома.

— Идём, Йонас.

— Подожди, — прошептал брат мне на ухо. — Андрюс нам колбасы принёс.

Я скрестила руки на груди.

— По-моему, у неё аллергия на доброту, — сказал Андрюс.

— Нет, не на доброту. А где ты взял колбасу? — спросила я.

Андрюс посмотрел на меня.

— Йонас, оставишь нас на минутку? — попросил он.

— Нет, не оставит. Мама не хочет, чтобы мой брат ходил один. Только поэтому я и пошла с ним, — сказала я.

— Да ничего страшного, — произнёс Йонас и отошёл.

— Так вот чем ты сейчас питаешься? — спросила я. — Советской колбасой?!

— Когда могу достать, — ответил Андрюс.

Он вытащил сигарету и закурил. Андрюс казался крепче, руки у него стали ещё более мускулистыми. Он затянулся и выпустил дым вверх.

— Ещё и сигареты, — отметила я. — Ты спишь в хорошей кровати в том советском здании?

— Ты не представляешь… — начал он.