Посреди земли

Э в а. Долгий разговор. Оставим это.

И м р е. Для меня важно знать.

Э в а. Ну, конечно. Для него важно знать, чего он не смог дать мне! Да если ты и даешь хоть что-то, то лишь потому, что тебе самому это приятно. Даешь тогда и столько, сколько угодно именно тебе.

И м р е. Иными словами, я — эгоист и мерзавец.

Э в а. Ты — венгр. И пештец до мозга костей.

И м р е. Это что, порок?

Э в а. Для меня это теперь очень чуждо. Восемнадцать лет основательно перемалывают человека.

И м р е. Как это понять: «венгр» и «пештец»? С чем это связывается в твоем представлении?

Э в а. Взгляни на себя в зеркало.

И м р е. Поскольку я от рождения был венгром из Пешта и прожил всю свою жизнь среди себе подобных, то для меня это состояние естественное, само собой разумеющееся. Стало быть, никакое зеркало не поможет мне определить, что именно меня отличает от прочих смертных.

Э в а. Суета и суетность. Этакое суматошное волнение: ах, как бы чего не упустить! Нежелание сидеть на одном месте. Постоянное стремление куда-то уезжать, приезжать, любопытствовать и удовлетворять свое любопытство. Помнится, я в свое время была такая же: всегда на бегу — в бассейн, на концерт, в гости, на экскурсию. И меня мучила неодолимая потребность постоянно что-то делать.

И м р е. А как же иначе? Делом жив человек.

Э в а. Это чисто внешняя деловитость. Из принципа — баламутить себя и своего ближнего. Все перевернуть и взбудоражить, чтобы назавтра начать заново ту же игру. Но только снаружи, как рябь на поверхности воды. Глубина остается незатронутой.

И м р е. А что там, в глубине?

Э в а. Я не могу тебе объяснить это. Да ты бы и не понял. Покой. Умение слиться с окружающей средой, раствориться в ней. Обрести тем самым внутреннее равновесие. И пребывать в покое.

И м р е. Нет. Застой и неподвижность — это действительно не по мне.

Э в а. А ты отравляешь людские души. Твое появление вызывает хворь, которой, казалось, люди давно переболели, ты, как бациллоноситель, распространяешь заразу.

И м р е. Какую именно? Тоску по родине?

Э в а. Ты и ностальгией только морочишь людей. Ходишь из дома в дом, торгуя ею с рук, выкапываешь давно забытые воспоминания, бередишь зарубцевавшиеся раны. А потом — подхватился и был таков, и все остается, как было… (Пауза.) И вообще я себя неважно чувствую, оставь меня в покое.

И м р е. Расклеилась?

Э в а (раздраженно). Не расклеилась, а больна. Или вернее: I’m ill. That’s all[33].

И м р е. Мне уйти?

Э в а. По-моему, это самое лучшее для нас обоих, Имре.

И м р е. О’кей. Еще минутка, и я исчезну.

Э в а. Магнитофон этот твой?

И м р е. Оказывается, я забыл его выключить. До твоего прихода я наговаривал на пленку. Рассказывал о том, как вчера, в Мельбур…

(Запись обрывается. Пауза. Магнитофон выключается. Затем включается снова.)

Э р ж и. Дежё, милый. Мы очень часто вспоминаем тебя, говорим о тебе. И посылаем тебе на память наши голоса. Мы находимся в аэропорту, провожаем Имре, скоро отправится его самолет, и Имре привезет тебе эту запись… Ты узнал меня, Дежё? Это я, Эржи, рядом со мной Юлика и Фрэнк, ее муж, и Геза Тарцаи.

И м р е. Эва не приехала?

Э р ж и. Сегодня двадцать седьмое мая. Мы сидим в баре аэропорта и… Я вижу, осталось еще немного места на tape. Ну, пожалуйста, скажите каждый несколько слов.

Ю л и к а. Дежё, я только и хотела… (Кашляет.)

И м р е. Ужас как ты кашляешь, Юлика! Обещай, что будешь меньше курить.

Ю л и к а. Уже обещала… (Кашляет.)

И м р е. Frank, how are you?[34]

Ф р э н к. Thanks, fine, Imre. Let’s have a last drink[35].

Э р ж и. Геза, а вам нечего сказать? Я слышала, когда-то вы были друзьями…

Г е з а (откашливается). Ну как же, безусловно… что касается меня, я со своей стороны…

Ю л и к а. А помнишь, Дежё, как в детстве ты ни с кем не желал здороваться? В лучшем случае отделывался скупым «сервус».

И м р е. Даже с графом Клебельсбергом, министром культов. На детском празднике ты сказал ему: «Сервус, лысый толстяк». (Общее оживление.)

Ю л и к а. Но однажды ты забежал в мансарду и увидел какого-то человека, черного, вымазанного с головы до пят. Ты до того перепугался, что впервые в жизни сказал почтительно: «Целую руку». А сказал ты это трубочисту… (Общее оживление.)

И м р е. А помнишь Пунту? Такая рослая и непомерно раздутая, похожая на платяной шкаф! А мамаша ее была и того мощнее по габаритам.

Э р ж и. Тем летом мы устроили состязание — кто больше съест вареников со сливами, Имре уписал шестьдесят, а Пунта — шестьдесят два вареника.

Ю л и к а. Теперь убедился — мы все помним, что было. Такое чувство, будто мы опять все вместе, как тогда, на Балатоне.

И м р е. Эва так и не приехала.

Ю л и к а. Сейчас Имре улетит, снова наша жизнь войдет в застойную колею. Вароонга, лес, обрыв, буш сразу за нашим домом. По-моему, до сих пор не ясно, чья возьмет: то ли мы вырубим эти джунгли или же буш поглотит город.

И м р е. Геза, что от тебя передать друзьям? Конечно, тем, которые еще остались живы.

Г е з а. Всем-всем приветы. Я слежу за их успехами и радуюсь вместе с ними.