Читаем Посредник полностью

Фрэнк поломался, но все же достал карточку. Стив проникся уважением.

– Можешь оставить себе, – сказал Фрэнк.

Стив покачал головой:

– Нет, спасибочки. Я знаю, где тебя найти. Вдобавок мне Посредник не требуется.

– В конечном счете Посредник требуется всем, – сказал Фрэнк.

После обеда, покормив Марка, Фрэнк со Стивом двинули в бар, расположенный за вокзалом, который походил на дом с привидениями: окна выбиты, на подоконниках меж осколков сидят черные птицы, кричат. Сущая птичья клетка, притом огромная. Старые бродяги говорили, что, когда поезда перестают останавливаться, Бог переезжает на следующую станцию. Часы над перроном висели как неприятное воспоминание – стеклянные осколки да сломанные стрелки. Стив остановился, кивнул на них:

– Эти часы меня раздражают.

Фрэнк тоже остановился:

– Лучше бы снесли все это дерьмо.

– Особенно часы. Они просто назло их тут держат?

– Уборка мусора тоже стоит денег.

Фрэнк рассмеялся:

– Сносить дороже, чем строить. Черт возьми, сделаю-ка я доброе дело. Остановлю часы раз и навсегда.

Стив влез на ящик и принялся дергать старые искореженные часы. Те упрямо не поддавались, и он злился все сильнее, оторвал доску и в конце концов победил былое величие Кармака, а потом спихнул обломки на рельсы.

– Мать твою, зачем ты это сделал?

Стив закурил:

– Ты о чем?

– Зачем спихнул их на рельсы? Может случиться беда.

– Беда? По-твоему, «Амтрак» сойдет с рельсов, если наткнется на секундную стрелку?

– Все равно это неправильно.

– Тебе всюду мерещатся несчастья, Фрэнк. Но ты ведь ими и живешь, так?

Такое Фрэнк на себя вешать не хотел. Спрыгнул на пути и отбросил обломки в траву. Минуту постоял, прислушиваясь. Он ничего не слышал, но чувствовал едва уловимую вибрацию рельсов, ночной поезд, пока что далеко, там, где еще день, чувствовал эту песню, которая раньше была доброй приметой, а теперь – дурной, просто дурной вестью или вовсе никакой не вестью: поезда-то в Кармаке больше не останавливались.

Правда, бар по-прежнему назывался «Рейлуэй рест», то бишь «Железнодорожный приют». Старые расписания поездов висели у входа, напоминая посетителям обо всем, что миновало, а миновало почти все. Стив охотно сорвал бы и их, но не стал. Музыкальный автомат в углу молчал, им уже давно никто не пользовался. Старые шлягеры вышли в тираж. Возле бильярдного стола отирались унылые сутулые мужики, зеленое сукно отбрасывало блеклые зеленые тени на их лица, которые словно бы зарастали травой. Кто-то крикнул:

– Фрэнк Фаррелли явился искать бйды!

А в углу сидела миссис Стаут с каким-то синим напитком. Ей здесь не место, подумал Фрэнк и хотел повернуть обратно, но Стив его удержал.

– Плюнь ты на этих неудачников, – сказал он.

Они стали у стойки. Стив заказал два стакана, большой и поменьше – большой стакан виски и маленький с пивом. Фрэнк заказал содовую «Канада-драй».

– Помнишь, что нам внушали, когда мы были мальчишками? – спросил Стив.

– Да нам много чего норовили внушить.

– Мол, если будешь хорошо себя вести, то, когда умрешь, попадешь в Сульванг.

– А будешь вести себя плохо, останешься в Кармаке.

Стив осушил один стакан, заказал новый и повернулся к Фрэнку:

– Ты в это верил.

– Черта с два!

– Верил-верил.

– Черта с два! Кончай талдычить, будто я верил в эту ерунду.

– Ну ты даешь, Фрэнк! Пожалуй, это единственное, на что можно надеяться.

Оба немного посмеялись. В сущности, замечательно сидеть вот так у стойки бара и просто болтать. Не то чтобы они говорили о чем-то новом – такое бывало редко. Скорее уж, разговаривали обо всем, что происходило раньше, ведь о будущем ничего особо не скажешь, невозможно не повторяться. Теперь же у Фрэнка была работа, и он просто не мог не смотреть в будущее. Потому-то, наверно, и отметил в глубине души, что немножко заскучал в обществе приятеля, который застрял на месте, тогда как Фрэнк полным ходом мчался по жизни. И все равно замечательно. Стив заказал еще выпивку и кивнул на миссис Стаут:

– Как думаешь, угостить даму коктейлем?

– Нет.

– Почему?

Фрэнк понизил голос:

– Потому что она только что овдовела.

– Тем более.

– Черт, Стив, это не смешно. Вдобавок она потеряла и сына.

– Вот это скверно.

– Именно я сообщил ей об этом. Было нелегко.

– Ты вроде говорил, что обязан молчать?

– Потому больше ничего и не скажу. Но было нелегко. Так и знай.

Фрэнк глубоко вздохнул и спрятал лицо в ладонях. Стив достал пачку сигарет.

– Ты ведь можешь меня с ней познакомить?

– Лучше откажись от этой идеи.

– А что тут плохого? Она пошлет меня к черту? Ну и что?

– Или выплеснет стакан тебе в рожу.

– Да, ты бы предпочел увидеть здесь какое-нибудь несчастье. Тогда бы тебе было чем заняться.

– Опять не смешно. Мне, во всяком случае.

– Просто у тебя нет чувства юмора.

Тут Фрэнк сообразил, почему приятель вправду начал действовать ему на нервы. Шутки у него невеселые, а большей частью вообще бородатые. И он вдруг подумал, что долго не выдержит в его обществе. Огорчительно, однако так уж оно есть. Ничего не попишешь. Стив сунул в зубы сигарету, но закурить не успел – бармен бросил тряпку за спину и наклонился над стойкой:

– Кури на улице, Стив.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее