Пост-капитан

Киллик вернулся с хересом — был вынужден заказать вина, при таком-то экипаже — и кружкой портера; херес он выпил сам, вернул из сдачи столько, сколько счёл приличным, и следил, как Джек глотает пилюлю, подавляя рвотные позывы и помогая себе портером.

— Охренительное лекарство, — заметил он. — Поехали, приятель.

В следующий раз он вытащил Джека из ещё более глубокого сна.

— А? Что такое? — воскликнул Джек.

— Подошли к борту, сэр. Мы на месте.

— Так. Так. Наконец-то, — сказал Джек, глядя на знакомый подъезд, знакомый двор и внезапно приходя в себя. — Очень хорошо, Киллик. Теперь отъезжай в сторону и смотри — как только я подам сигнал, живо гони сюда за мной.

Джек был уверен, что в Адмиралтействе его примут любезно: о захвате «Фанчуллы» хорошо отзывались на флоте и ещё лучше в газетах — это случилось как раз тогда, когда в газетах почти не о чем было писать и все нервничали по поводу возможного вторжения. «Поликрест» просто не мог выбрать лучшего момента, чтобы затонуть; ничем другим не заслужил бы он столь пристального внимания. Газетчиков восхищало то, что оба судна номинально были шлюпами, и что на «Фанчулле» было почти в два раза больше людей; они не упоминали о том, что восемьдесят человек из команды «Фанчуллы» являлись мирными итальянскими рекрутами, и были так любезны, что учли в своих рассуждениях и маленькие пушки, которые несли транспорты. Один джентльмен из «Пост», особенно пришедшийся Джеку по сердцу, писал об «этом блестящем, более того — изумительном подвиге, совершённом неподготовленной командой, значительно недоукомплектованной и состоящей преимущественно из сухопутных новобранцев и юнцов. Он должен дать французскому императору представление о судьбе, которая неизбежно ожидает его флотилию вторжения, ибо если наши отважные как львы моряки смогли сотворить такое с судами, прячущимися за непроходимыми мелями под перекрёстным огнём тяжёлых батарей, то что бы они сделали с ними в открытом море?» Ещё многое там было написано о «сердцах из дуба» и «людях чести», что льстило команде «Фанчуллы» — те из «сердец», что пограмотнее, постоянно перечитывали остальным захватанные номера газеты, гулявшие по кораблю, и Джек знал, что в Адмиралтействе тоже будут довольны: достоинство лордов не мешало им быть чувствительными к громкому выражению общественного признания, как и простым смертным. Он знал, что признание это ещё возрастёт после публикации его официального письма с мрачным списком жертв — семнадцать убитых и двадцать три раненых — поскольку гражданские любили скорбеть о пролитой крови моряков, и чем дороже стоила победа, тем больше она ценилась. Если бы только ещё малыш Парслоу умудрился получить какой-нибудь осколок в голову — было бы вообще превосходно. Ему также было известно кое-что, о чём не ведали газетчики, но знало Адмиралтейство: капитан «Фанчуллы» то ли не успел, то ли не сообразил уничтожить свои секретные документы, и теперь тайные французские сигналы уже не являлись тайными: коды были расшифрованы.

Но пока он сидел в приёмной, ему упорно лезли в голову мысли о его проступках, о тех неприятностях, которые могла ещё доставить ему зловредность адмирала Харта; и ведь в самом деле, в Даунсе он вёл себя небезупречно. Предостережение Стивена упало на неподготовленную почву; и чтобы семя проросло, потребовался Дандас — Дандас, у которого были все возможности узнать, что здесь думают о его поведении в Даунсе. Если бы они послали за его судовым журналом и журналом приказов — некоторые вещи ему сложно было бы объяснить. Все эти тонкие хитрости и маленькие стратагемы, которые по отдельности казались столь безупречными, теперь в совокупности выглядели совершенно дурацкими. И прежде всего — как получилось, что «Поликрест» оказался на мели? Объясни-ка, салага чёртов. Так что он обрадовался больше обычного, когда лорд Мелвилл, поднявшись из-за стола, тепло пожал ему руку и вскричал:

— Капитан Обри, я очень рад вас видеть. Я же сказал тогда, что уверен, что вы отличитесь, помните? Я это сказал в этой самой комнате. И так всё и вышло, сэр: Совет доволен, счастлив, в высшей степени удовлетворён своим выбором капитана «Поликреста» и вашим поведением в Шолье. Жаль, что вам пришлось заплатить за это такую цену: я боюсь, что вы понесли большой урон не только в людях, но и лично. Скажите, — спросил он, глядя на голову Джека, — каков характер ваших ран? Они... они беспокоят вас?

— Нет, милорд, не могу сказать, что беспокоят.

— Как вы их получили?

— Что ж, милорд, одну оттого, что что-то ударило меня в голову — кусок оболочки мортирной бомбы, я полагаю; но, к счастью, я в тот момент был в воде, и он не причинил мне особого вреда, только сорвал с головы лоскут кожи в ладонь шириной. Другая — от шпаги, и я её тогда не заметил, но видимо, был повреждён какой-то сосуд, и я потерял большую часть крови, прежде чем это осознал. Доктор Мэтьюрин говорит, что осталось её, наверное, не более трех унций, и то в пятках.

— Я вижу, у вас хороший врач.