— Вы можете дойти до Фалконерс-Рентс, затем переулком на Эссекс-стрит и до четвёртого дома от угла, потом обратно по Сесил-стрит, по той стороне, что обращена к Сити. Но ни в коем случае не переходите её и не заходите за столбы на Свитинг-Хаус-лейн, ваша честь, или всё — вляпаетесь, — ответил буфетчик, который слышал эти басни о пережитках старины по сто раз в году.
Он походил туда-сюда по улицам герцогства, зашёл в кофейню и лениво взял газету. С развёрнутой страницы в глаза ему бросилось его собственное письмо в «Газетт» — странно знакомые слова и его подпись, волшебным образом преобразованные типографской печатью. На той же странице была заметка о самом сражении: в ней говорилось, что для наших бравых матросов было наивысшим счастьем сражаться против сил, превосходящих их в соотношении двенадцать и одна восьмая к одному, что стало для Джека новостью. Как автор это вычислил? Вероятно, сложив все пушки и мортиры на батареях и на всех судах в заливе и поделив их на число орудий «Поликреста». Но если не считать странного понятия о счастье, автор очевидно мыслил здраво и очевидно кое-что знал о военном флоте. Капитан Обри, — писал он, — известен как офицер, который очень бережёт жизни своих людей («Это верно», — отметил Джек); и спрашивается — как же так случилось, что «Поликрест», с его общеизвестными недостатками, был отправлен на задание, для которого так очевидно не годился, в то время как другие суда — приводились их названия — без дела торчали в Даунсе. Список потерь в треть команды требовал объяснений: «Софи» под командованием того же капитана захватила «Какафуэго», потеряв убитыми всего троих человек.
— Разъясни, ты, старый… — сказал Джек про себя, обращаясь к адмиралу Харту.
Он пошёл бродить дальше и оказался на задворках церкви: внутри играл орган — сладкозвучный орган, проворно петлявший по чарующим хитросплетениям фуги. Джек обогнул ограждение в поисках входа, но едва он обнаружил его, вошёл и устроился на скамье, как всё изысканное нагромождение звуков рухнуло с предсмертным хрипом; толстый юнец выбрался из какой-то дыры под хорами и потопал по боковому нефу, насвистывая. Это было сильное разочарование, внезапный обрыв сладостного напряжения — как лишиться мачт на полном ходу
— Какая досада, сэр, — сказал он органисту, появившемуся в тусклом свете. — Я так надеялся, что вы доиграете до конца.
— Увы, некому качать воздух, — сказал органист, пожилой пастор. — Этот неотёсанный парень оттрубил свой час, и никакая сила на свете не заставит его задержаться. Но я рад, что вам понравился орган — он работы отца Смита. Вы музыкант, сэр?
— О, только скромный любитель, но я буду рад покачать для вас, если вы хотите продолжить. Это просто стыдно — оставить Генделя висеть в воздухе из-за того, что поддуть некому.
— В самом деле?.. Вы очень любезны, сэр. Позвольте показать вам рукоятку — вы в этом разберётесь, не сомневаюсь. Мне нужно поспешить на хоры, вот-вот придут молодые. У меня здесь скоро свадьба.
И вот Джек качал воздух, и мелодия вилась дальше и дальше, отдельные потоки следовали один за другим в барочных взлётах и завихрениях, пока наконец не соединились и не потекли к великолепию финала, ошеломив молодую пару — они тихо вошли и теперь сидели, затаившись в тени, взволнованные, нервные и такие нарядные, со своей домохозяйкой и повитухой; они ведь не платили за музыку — только за самый простой обряд. Они были до смешного молоды, эти милые создания, и дотянули с венчанием едва ли не до родов невесты. Но пастор подошёл к ним со всей серьёзностью, сообщив им, что целью их брака является рождение детей, и что лучше вступить в брак, нежели разжигаться.
Когда всё закончилось, они снова ожили, порозовели, улыбнулись и теперь казались очень довольными свадьбой и восхищёнными собой. Джек поцеловал розовую новобрачную, пожал другому юнцу руку, пожелал им всевозможного счастья и вышел на улицу, улыбаясь от удовольствия. «Как они теперь будут счастливы, бедняжки — взаимная поддержка — никакого проклятого одиночества — есть с кем поделиться и печалями и радостями — милое дитя, ни одного признака сварливости — доверчивая, надёжная — женитьба — славное дело, не то что… о Боже, я не на той стороне Сесил-стрит».
Он повернулся, чтобы пересечь улицу, и столкнулся с каким-то шустрым юнцом, который пулей бросился к нему наперерез уличному движению, держа в руках бумагу.
— Капитан Обри, сэр? — спросил юнец. Проскочить на противоположную сторону не было никакой возможности. Он бросил взгляд за спину — уж конечно, они не думали, что его сможет арестовать мальчишка вроде этого?
— Мне в «Грейпс» сказали, что вы, должно быть, гуляете по герцогству, ваша честь. — В голосе его не было угрозы, всего лишь скромное удовлетворение. — Надо было бы вас покричать, но это неприлично.
— Кто ты? — спросил Джек, всё ещё в сомнениях.
— Племянник Тома, швейцара, ваша честь, если вам будет угодно. Так что у меня для вас вот это, — он вручил письмо.