Пост-капитан

«3 мая. Я ведь умолял его ничего никому не говорить: и вот это уже известно всей округе. Он знает женщин только как объекты вожделения, а больше ему о них ничего не известно: сестёр у него нет, мать умерла, когда он был ещё юн, и он не имеет представления о силах и дьявольской энергии миссис У. Разумеется, она вырвала эту новость у Софии со своей обычной беспардонностью, и старательно и со злобным воодушевлением разнесла её по всем соседям — такое же неприличное старание она продемонстрировала, поспешно увезя девушек в Бат. Её болезнь — очевиднейший шантаж: сыграть на нежном сердце Софии и её чувстве долга — что может быть проще? Все сборы заняли два дня. Никакой обычной для неё неразберихи, нерешительности, никаких жалоб и хныканья на целый месяц, ни даже на неделю, а всего два дня кипучей деятельности: уложились и уехали. Произойди это хотя бы неделей позже, когда между ними уже было бы достигнуто понимание, это бы уже не имело значения. София пошла бы за своё обязательство в огонь и в воду. То, как всё сложилось теперь — хуже не придумаешь. Разлука, непостоянство (у Дж.О. сильны животные инстинкты, как и у любого молодого мужчины), сомнения, подозрения, что тебя забыли.

И что за грубое животное эта Уильямс. Я бы ничего не знал об их недостойном бегстве, если бы не записка Дианы и мимолётный визит этого милого расстроенного ребёнка. Я называю её ребёнком, хотя она не моложе Д.В., на которую я смотрю совсем по-другому: хотя, на самом деле, она, верно, в детстве была резка — похожа на Фрэнсис: та же невинная жестокость. Сбежали. Какая тишина. Как мне сообщить об этом Дж.О.? Мне тягостно думать, какой это будет удар для него».

Хотя сообщить оказалось довольно просто. Он сказал:

— Девушки уехали. Миссис Уильямс увезла их в Бат в прошлый вторник. София ненадолго зашла сюда и сказала, что ужасно об этом сожалеет.

— Она что-нибудь просила передать? — спросил Джек; его печальное лицо просветлело.

— Нет. То есть, прямо она ничего не просила. Иногда было сложно следовать за ходом её мыслей, она была расстроена. Мисс Анна Колуф[25], вся в смятении: девушка без сопровождения наносит визит холостому джентльмену. Чампфлауэр такого ещё не видел. Но, думаю, не ошибусь, если скажу, что она хотела передать тебе, что покидает Сассекс не по своей воле и с тяжёлым сердцем.

— Как ты думаешь, можно послать ей письмо — в конверте, адресованном Диане Вильерс?

— Диана Вильерс по-прежнему здесь. Она не поехала в Бат: осталась в Мейпс-Корт, — сказал Стивен холодно.

Новость быстро распространилась. Решение по поводу призов стало всеобщим достоянием, о нём написали в лондонских газетах; а в округе жило немало морских офицеров, и некоторые из них тоже достаточно пострадали из-за банкротства агента, чтобы довести до общественности реальные масштабы катастрофы. В довершение всей истории в газетах появилось извещение о том, что «в Вулхэмптоне 19-го числа сего месяца у супруги генерала Обри родился сын».

Миссис Уильямс торжествовала на весь Бат.

— Это определённо кара Господня, мои дорогие. Нам ведь рассказывали, какой он повеса — помните, как я невзлюбила его с самого начала: я говорила, что у него что-то не так с формой рта. Моё чутьё никогда меня не подводило. И взгляд его мне не нравится.

— Но, мама, — воскликнула Фрэнсис. — Ты говорила, что он больше всех твоих знакомых похож на джентльмена и так хорош собой.

— Хорош собой тот, кто хорошо поступает, — вскричала миссис Уильямс. — А вы, мисс Дерзость, покиньте комнату. А за неуважение останетесь без пудинга.

Вскоре выяснилось, что другим соседям Джек тоже никогда не нравился: его рот, подбородок, глаза, расточительные развлечения, лошади, планы завести свору — всё подверглось осуждению. Джек и раньше сталкивался с подобным, но в качестве стороннего наблюдателя; и, хотя это порицание не было ни всеобщим, ни слишком грубым, он воспринял его более болезненно, чем сам от себя ожидал: нарочитая сдержанность лавочника, некоторая небрежность и высокомерие со стороны деревенских джентльменов, отсутствие былой предупредительности.

Он снял Мэлбери на год, арендная плата уже внесена, пересдать дом он не мог; переезжать не имело смысла. Он сократил расходы, продал своих гонтеров, сказал своим людям, что очень сокрушается, но им придётся уехать, как только они найдут себе новые места, и перестал давать обеды. У него были прекрасные лошади, и одну из них он продал за ту сумму, за которую приобрёл сам; это позволило выплатить неотложные местные долги, но не восстановило его кредита — поскольку, хотя Чампфлауэр был готов поверить в любую величину некоего призрачного богатства (а состояние Джека оценивалось очень высоко), бедность они взвешивали с точностью до фунта.