Post Scriptum

Все вокруг Вивьена ускорилось, его первая паническая атака, первый момент дистанции от мира, как будто земля под ногами больше не удерживала его. Ему хотелось закричать, встать, как то отреагировать, но он уже ничего не чувствовал. Единственное ощущение, как в глубине его горла застрял крик, как тяжесть, которая никогда больше не покинет его, заберет его покой, и которая, он осознал это, останется с ним навсегда.

Комната вращалась все быстрее и быстрее, увлекая Вивьена в этот водоворот, ставший только иллюзией существования.

Он очнулся.

Темнота, вокруг него, вырисовывалась в очертания небольшой комнаты, здесь ему ничего не было знакомо. Он немного приподнялся, перед ним было большое приоткрытое окно с задернутыми шторами, пропускающими теплый воздух, но никаких звуков, которые могли бы указать ему на то, где он находится, ни машин, ни детских голосов, ничего не было слышно снаружи.

Глаза Вивьен начали привыкать к полумраку, и он заметил в комнате новые для него детали.

Детская комната.

Плакаты на стенах, плюшевые игрушки, разложенные в маленьком шкафчике, книги на низких полках, сомнений не было, он занимал комнату маленькой девочки.

Потому что, несмотря на сильную боль, которую он испытывал почти во всех частях своего тела, несмотря на повязки, покрывавшие лоб, плечи, и его руки, он не был в больнице.

И эти запахи, которые казались такими едкими во сне, не были такими явными на самом деле, но всё же они существовали.

Трудно сказать, какая часть его тела пострадала больше всего, но резкая боль в правой ноге заставила его вздрогнуть. Он откинул одеяло и увидел свою правую голень, затянутую толстой повязкой, которая спускалась до самой ступни.

Он осторожно выдохнул и снова опустился на мягкую влажную подушку.

Что бы с ним ни случилось, кто-то ухаживал за ним, и в данный момент он был не больничной палате. Эта мысль показалась ему довольно обнадеживающей, обрывки воспоминаний быстро прокручивались в его сознании. Последний раз, когда он ходил по одному из больничных коридоров, было в тот самый день. И то, что теперь он избежал той атмосферы, которую ненавидел, в конце концов, было уже облегчением.

Тишина была тяжелой. Он ощущал сильное давление на уши, и сквозь постоянное неприятное шипение, мог слышать только тиканье деревянных часов на стене, и собственное дыхание.

Но ещё более тревожило его то, что он не мог встать, не мог позвать кого-то, или хотя бы прошептать свое имя, а главное, не мог вспомнить, что с ним случилось.

Он посмотрел на свои руки, почти все пальцы были перебинтованы, повязка вокруг туловища, а также повязка на лбу, медицинские инструменты на столе чуть дальше, слишком много и разные.

Все это не оставляло сомнений.

«Я не в больнице, – подумал он, – но это работа профессионала».

Слабые лучи, проникавшие сквозь шторы, заливали комнату теплым светом и наполняли и успокаивали его.

Вивьен постарался провести рукой по шее, просто чтобы почувствовать узнаваемое, успокаивающее присутствие металла, того, что всегда оставалось с ним. Но ничего.

Он внутренне напрягся, сжав кулак, но боль, которую он тут же почувствовал, заставила его опустить голову на подушку.

Вивьен закрыл глаза, пытаясь снова заснуть, внутреннее беспокойство, спазмы, то и дело охватывающие его тело, или действие лекарств, что-то не позволяло ему погрузиться в сон.

Понемногу в его голове появлялись нечеткие воспоминания. Сначала самолет, Эдуард, аэропорт… Затем Москва, и ее цвета, огни, дождь.

Он вспомнил столкновения, военную технику, потом тихую улицу. Изображения ещё оставались неясными, невозможно было понять, что произошло с ним после.

«Беспорядки, улица… Кровь… Скорее всего….» – Он еще немного сосредоточился, но очередная острая боль ударила ему в виски, остановив его усилия, – «Надо отдохнуть», – подумал он, как будто был своим собственным врачом.

Был ли он сбит машиной, подвергся ли нападению или, что еще хуже, стал жертвой взрывного устройства? Вопреки ожиданиям, память ничего не подсказывала ему.

Внезапно в комнату просочился сладкий запах, сначала очень легкий. Аромат доносился видимо из кухни.

Он не смог бы сказать, что именно готовится, но этот приятный запах, который становился все сильнее, успокоил его, он даже и сам не знал почему.

Где-то, совсем неподалеку от него жил человек, или люди, которые заботились о нем, ухаживали за ним, просто жили. Беспокойство становилось меньше, то ли от того, что вокруг продолжалась жизнь, или от этот запаха, который возможно был ему знаком, но он пока не смог его узнать. Хотя его тело страдало, а разум был как бы ограничен болью, но казалось, что к нему вернулись прежние ощущения, те моменты которые сопровождали его детство, и это создавало ощущение некоторой беспомощности, но также и защиты. Вкусный аромат стал эффектом успокаивающего бальзама. Даже раздражающий звук, стучавший у него в висках и ушах, теперь исчез, и он забыв о своих ранах, просто заснул, без кошмаров и тревог.