Постапокалипсис, в котором я живу

Она потормошила Марка за куртку, чтобы быть услышанной, и сказала:

– Марк, мне все это не нужно. Я пойду домой.

– Но у тебя нет больше дома, Гордон, – сказал он, закурив сигарету.

И Ева вдруг поняла, что он прав.

Перед Евой возникли две карты, и кажется, Марк успел заложить за нее деньги. Она опустилась на стул.

Ева слышала свой собственный голос как будто издалека. Она не была уверена, что он принадлежит ей.

– Тогда, если обыграю тебя, то уйду куда захочу.

Она не могла поверить в то, что сказала это. Или это была уже не она?

– По рукам.

Вся атмосфера вокруг Евы незаметно переменилась: ее поступками уже руководил кто-то другой или что-то другое. Она не помнила, как началась эта ночь, и кажется, не помнила того, что было перед этим днем за все прошедшие годы.

Она не помнила, что случилось с Городом Гор, и почему она оказалась в этом баре.

Ей прежде не везло в картах, она играла в них всего несколько раз в жизни, но сегодня был особенный день: она переиграла самого Касселя. Пари, которое они с ним заключили перед самой игрой, потеряло для нее вдруг смысл и значимость. Вернуться домой? Ну, уж нет! Ей понравилось смотреть, как от неясной злости горят его глаза. Словно в ней щелкнул какой-то переключатель.

Люди, окружающие ее, стали теперь все до одного дружелюбными, закутанными в одеяло неустанного веселья, способного сокрушить любое горе. Заряжаясь этим настроением, Ева Гордон чувствовала себя как никогда лучше. Ей больше не хотелось искать в толпе лицо Игоря. Ей не хотелось больше ложиться спать, чтобы воскрешать его образ во снах. Она почти забыла собственное имя.

Она ушла из-за стола и перестала чувствовать себя Евой Гордон – беженкой-сиротой, лишившейся дома. Она чувствовала себя просто незнакомкой среди людей, которые ничего о ней не знали, ничего не подозревали о ее печальном прошлом. Она кружилась в толпе так, будто это было лучшим, что она когда-либо делала в жизни. В Городе Гор она почти никогда не ходила танцевать, когда летними вечерами в доме Халецких собирались развеяться под музыку. Но сегодня ее ноги не чувствовали никакой опоры, она словно порхала над полом, а в глазах мелькало мерцание света – самого приятного света в мире.

Она смутно понимала, что пьяна.

Марк уже давно пропал из виду, уйдя с каким-то человеком в другой конец бара. Вокруг Евы была толпа незнакомых людей, и ее ничто не тревожило, кроме подступающего кома к горлу.

Вскоре она заметила рядом какого-то мужчину – он подошел к ней и говорил что-то, но из-за музыки она не могла разобрать, что именно. Однако в один момент Ева услышала: он шепнул ей на ухо что-то плохое, одну непристойность, и она ощутила короткий испуг – развернулась и пошла прочь, потому что заметила, что начинает себя чувствовать не совсем хорошо.

Она остановилась у барной стойки, где было тихо и почти пусто. Глубоко дыша, она медленно приходила в себя и пыталась сообразить, сколько прошло времени. Она видела в окне почти ровную полную луну; стояла глубокая ночь и на улице еще не светало. Чувство удушения покидало ее.

Словно из ниоткуда рядом возник Марк Кассель. Подойдя почти бесшумно, он оперся локтями о край деревянной панели и закурил.

Ева была как в тумане последние минут двадцать, а может и больше. Но туман рассеивался, и Ева заметила, что начинает трезветь.

Она обратила внимание, что громкий гул давно сменился медленной мелодией. Половина зала вышла на улицу, охладиться и покурить. Немногие танцевали по парам посреди зала.

Кассель поднял свои черные глаза к ее зеленым, и Ева ощутила неясное смущение, потому что Марк внимательно разглядывал ее лицо.

– Ты сегодня красивая, – произнес он.

Ева напомнила себе, что Марк пьян. А вот алкоголь в ее собственной крови начал стремительно иссякать.

Он протянул ей руку. Выше локтя она была перевязана. Ева почувствовала жалость к нему и осознала свой долг.

Она устало выдохнула:

– Ладно, только если после этого мы сразу уйдем.

Марк кивнул, и Ева последовала за ним.

Они плавно очутились в сверкающем полумраке помещения, между широкими рядами полупустых столов. Ладонь Марка непривычно легла на ее талию, отчего Ева невольно вздрогнула. Прожектор по очереди тускло освещал их лица, когда они медленно кружились, и встречаясь раз за разом с глазами Марка, Еву настигала неловкость. Она отводила взгляд.

– Помнишь тот день, когда мы познакомились? – спросил он, нарушив мягкое звучание мелодии.

– Не знаю, – прошептала она, соврав.

– А я помню его хорошо. Вплоть до фраз, которые ты мне сказала.

В глазах Евы отражалось мерцающее пламя свечей, расставленных по столам. Она знала, что близок тот момент, когда Марк начнет переходить границы, что было в его привычном стиле, особенно, если он пьян. По ее расчетам, это должно было произойти даже немного раньше. И она осознавала, что теперь пришло время его остановить.

– К черту прошлое, Марк, – уверила она.

Но ее слова не имели для него никакого значения.

– Ну же, Гордон. Сделай приятно умирающему человеку.