Постапокалипсис, в котором я живу

Они с Марком стояли на широком заснеженном мосту, и, опершись локтями о перила, он задумчиво смотрел вдаль и все тянул, тянул в легкие серый дым.

– Почему ты ничего не сказал мне, Марк?

Она подошла к нему, и ее взгляд был серьезен. Порыв ветра обдал ее лицо ледяным холодом; она ощутила запах морозной свежести – устоявшейся здесь зимы.

– Я просто врач с плохой репутацией из Аты. Я должен был?

– Когда мы сидели в том баре, ты спросил, знаю ли я, как умерли мои родители. И ты спрашивал об этом еще в Городе Гор.

Марк повернулся к ней, и они встретились взглядами. Глаза Евы пытливо ждали ответ.

– Видишь, я пытался с тобой поговорить.

– Марк, ты мог бы открыть правду еще раньше.

– Я не давал тебе клятв в вечной дружбе. Я Марк Кассель, я не умею дружить.

Он был прав. Марк был здесь совершенно не при чем. Она знала его довольно плохо, и, он ничего ей не был должен. И поэтому она не обижалась. Это было бы глупо. Другое дело Рори.

Орден сильно его изменил – теперь Ева не могла перестать об этом думать. Рори словно приехал оттуда другим человеком, хотя в самом начале, у озера, на корнях высокого дуба ей так не показалось. Но теперь она знала одно – его цели и намерения неясны, его желания скрещены с желаниями ордена. И об этом ордене Еве было известно очень и очень мало.

– Знаешь, Марк, я только одного никак не могу понять, – обратилась к нему Ева, – ты сказал, что если я поеду с тобой, то получу все ответы на свои вопросы. Но они ведь находятся в Понтарексе, а едем мы в Аркад.

– В твоем деле, Гордон, эти два названия совершенно неразделимы.

– Лучше объясни мне, потому что я не понимаю.

Марк с должной серьезностью в голосе спросил:

– А как ты думала, Аллен собирается тебя использовать для ордена?

– Использовать… – протяжно повторила Ева, и ее лицо приняло мрачное выражение.

– Не бойся называть вещи своими именами, – твердо произнес Марк. – Ну, так, что ты на этот счет сама думаешь?

– Я не знаю, – коротко ответила Ева, и ответ этот был ложью.

Ева теперь часами только и думала над этим вопросом, но предположения свои высказать побоялась – не хотела показаться перед Марком глупой, несмышленой.

– А что думаешь ты? – поинтересовалась она.

– Ну, я полагаю, если раньше это было категорически невозможно, то теперь в Понтарекс все же можно попасть кое-каким способом: ты, Гордон, для ордена не просто один шанс на миллион – ты шанс кратный всему населению планеты.

– Ты, правда, думаешь, что они отправят меня туда?

– Я бы на их месте так сделал. Поменял бы вас местами с Эвелин Эйлер, и тогда ты смогла бы сделать для ордена все, что угодно: убить Президента, отключить купол. И все, чего еще они там хотят.

Ее настиг ужас. И она теряла связь с реальностью.

Она повторила про себя: убить Президента? Слова Марка показались ей такими далекими, такими нереальными, что вряд ли произойдут от ее рук. По крайней мере Президента она точно не намерена была убивать. Едва ли она смогла бы. Да, Президент ужасен; именно из-за него весь мир вне купола живет этой страшной жизнью. Но Ева не способна совершить такое. Может быть, премьер-министра? Акселя Эккерсберга. В глубине души она хотела бы – за все плохое, что он сделал с городом Игоря. Но эта мысль тоже показалась ей мало осуществимой. Она не хотела делать ничего из этого. Она была просто Евой Гордон из Города Гор. В действительности – ей лишь нужно было узнать, почему солдаты давным-давно постучались в дверь ее дома в Патоке, и как с этим связана Эвелин Эйлер. И кто она для Евы. Это то, чего она по-настоящему хотела. И ради этого ей в самом деле придется сделать что-нибудь для ордена? Может, что-то менее ужасающее? Например, как бы диковинно это не звучало: отправиться в Понтарекс и отключить купол. Как будто это могло произойти на самом деле. Но как?

– Но я не понимаю, как это возможно, ведь сначала нужно вытащить из Понтарекса Эвелин.

– Выпало удачное время: ты сама слышала, что Эвелин Эйлер как раз полетит в Фелис через несколько месяцев. Можешь думать, что совпали звезды, вероятно, не все, но Большая Медведица определенно тебе благоволит.

Ева нахмурилась.

Марк докурил и затушил бычок о перила – дальше бросил его на лед речки. Повернувшись к Еве, он всмотрелся в ее нахмуренное и задумчивое лицо и мысленно спросил себя, есть ли в мире красота совершеннее той, на которую он сейчас смотрит. Затем он резко отвел взгляд, развернулся и медленно двинулся к машине.

Курс по-прежнему вел их к Леклерку. Они въехали в его распахнутые ворота уже к вечеру.

В снятой комнате было пусто. Не потому что мало мебели и вся она старая и дряхлая, а потому что кроме Марка, рядом с Евой теперь никого не было.

Она никак не могла избавиться от внутреннего смятения, и оно сковало ее по ногам и рукам. Все сильнее она осознавала, что покинула своих друзей и осталась совсем одна, с человеком, на которого она вряд ли в конечном итоге могла положиться. Но так же она и понимала, что это единственный и неизбежный исход, который должен был ее настигнуть.

Однако, она не корила себя за то, что поспешно поддалась эмоциям.