Еще никогда в своей жизни Ева не была так одинока, кроме детства, того самого, где ей пришлось брести из Патоки по пустошам до развалин мегаполиса. Но в то далекое время одиночество воспринималось по-другому – теперь же эти воспоминания казались Еве ушедшими и призрачными, а ее настоящее положение было пронизано страхом неопределенности.
Ева сидела в старом кресле в полутьме, свернувшись калачиком, и в тысячный раз перебирала пальцами дневник отца. Она перелистывала одну страницу за другой и читала выведенные ровным почерком записи, которые, казалось, она скоро выучит наизусть. Это были давно позабытые истории инфекционных болезней, время посещений, имена пациентов. Ее отец был врачом, но она не знала этого раньше, до тех пор, пока Артур не вручил ей этот дневник.
Чего еще она не знала о своей семье?
Кем по-настоящему для нее может являться Эвелин Эйлер? Сестрой? Она была маленькой, но она не помнила, чтобы у нее была сестра. Не может быть. Но профессию отца она тоже не помнила. Однако, легко предположить, что именно из-за Эвелин Эйлер солдаты постучали в двери ее дома. Теперь это было понятным. Из-за нее солдаты расстреляли родителей. Но что солдаты сделали бы с Евой, если бы она не сбежала? Почему тетка Онезы думала, что они будут искать ее по всему городу? И почему, в конце концов, Аксель Эккерсберг так просто ее отпустил, увидев на пустыре Города Гор? Ведь он узнал ее. Ведь он касался ладонями ее лица. И он не выглядел удивленным.
Это было самым пугающим.
Ева вспомнила о случившемся в Городе Гор совсем недавно, когда уже покинула Рори и Артура. И Ева не предполагала, помнит ли Марк, как они стояли на пустыре в Городе Гор, когда приземлился самолет, и Аксель Эккерсберг – премьер-министр Понтарекса тронул ледяными пальцами ее лицо и произнес тогда непримечательную фразу
Вопросов появлялось все больше.
Еве становилось страшно, когда она думала, что никогда не получит на них ответов. Достать их можно было только в Понтарексе, и, теперь Ева с каждым днем все больше и больше осознавала, что ей необходимо попасть в Аркад, а с помощью Большой Медведицы – в Понтарекс. Возможно, и сами аркадцы будут обладать какой-нибудь информацией о ее прошлом. Однако, Рори Аллен не признавался, было ли ему что-то известно.
В любом случае, до Аркада им с Марком все еще нужно было преодолеть нелегкий путь.
Время от времени она спрашивала у Марка, когда они доедут до Речицы, где должны встретиться с парными, и Марк из раза в раз отвечал ей одно и то же.
Но фактически она не знала: хочет ли оказаться там как можно скорее или вовсе не хочет там оказаться никогда.
Раньше она бы не так остро переживала из-за случившегося, из-за того, что ей пришлось остаться в подобной отрешенности. У нее хватило бы сил. Если бы она чувствовала себя прежней. Но в последнее время, что-то в ней надломилось. После смерти Игоря. После уничтожения Города Гор. Словно кто-то выкачал из нее все силы, всю энергию, надежду, веру и жизнь.
Она пыталась не признаваться самой себе в упадке духа, но с каждым днем ей становилось все тяжелее это скрывать.
Она встала с кресла и подошла к окну. В комнате не было зеркала, и она смотрела словно на улицу, но на самом деле на свое отражение. Ее лицо как будто больше не представлялось ей своим. Она чувствовала себя словно чей-то тенью. Тенью Эвелин Эйлер, живущей в своем сверкающем мире. Она чувствовала, что медленно превращается в блеклую копию себя; вот-вот и ей начнет казаться, что Эвелин Эйлер украла ее внешность. Эти мысли рождали в ее душе разочарование и неясную легкую ревность, не имеющую конкретного адресата.
– Как много людей может узнать во мне ее? – спросила Ева.
Глаза Марка Касселя загорелись в полумраке комнаты.
– Не так много, как ты думаешь. Возможно, только большинство Аркадцев. И солдаты.
– А Густав?
– Он будет молчать.
Ева кивнула и тогда задала свой последний вопрос, но не Марку, а в пустоту.
Она все еще пыталась понять, насколько может на него рассчитывать. Насколько они успели стать союзниками? Ведь в последнее время в пути Марк стал относиться к ней более человечно – она не забывала, что он спас ее от рожденного.
Или ей только казалось, что его отношение постепенно менялось?