Постчеловек: глоссарий

Итак, какое отношение ко всему этому имеет искусство? Как утверждаем мы с Этьеном Тюрпеном в книге «Искусство в антропоцене» (Art in the Anthropocene, 2015), антропоцен в той мере, в какой мы должны принять этот термин и его мобилизующий потенциал, есть событие эстетическое. Я понимаю это в трех смыслах. Во-первых, эстетику можно понимать, отталкиваясь от ее этимологического источника в слове эстезис, то есть восприятия внешнего мира органами чувств, идущего от древнегреческого слова αἴσθησις, означающего чувственное восприятие. Понятый в этом свете, антропоцен маркирует период остранения и расстройства чувственного восприятия. Именно это в первую очередь и происходит вокруг нас: полная трансформация ощущений и качеств мира. Другими словами, мир, в котором мы родились, убывает на наших глазах, приводя к перенастройке сенсорного аппарата нашего организма. Кроме того, многие угрозы нашему здоровью не являются непосредственно воспринимаемыми: химикаты, проникающие в окружающую среду и распространяющиеся в ней, или постепенное потепление планеты сложно почувствовать, увидеть или осязать. Быстрые трансформации, которым мы подвергаемся как организмы, развиваются столь же стремительно и для не-человеческих существ, также населяющих Землю. Это чувство стремительной переориентации на мир – одна из причин того, что виды вымирают с такой огромной скоростью, по мере того как исчезают миры, в которых они жили, а химикаты вводятся в окружающую среду так быстро и повсеместно, что для адаптации к ним практически не остается времени. Изменения климата могут быть поняты в этих условиях как полная реорганизация нашего чувственного и воспринимаемого опыта существования в мире, где уже трудно установить саму опасность по причине присущих нашим телам чувственных ограничений. Как утверждает Николас Мирзоев (Mirzoeff, 2014), проблема с этими изменениями заключается в том, что они часто вписаны в канон способом, означающим красоту. Мирзоев использует пример картины Клода Моне «Впечатление: восход солнца» (1873). Эта картина, одна из самых знаменитых в истории искусства, не только отмечает конкретный эстетический сдвиг, связанный с импрессионизмом, но и изображает густой смог, вызванный ранней индустриализацией. Тот факт, что загрязнение воздуха было анестезировано в своеобразную красоту, отмечает одну из центральных проблем эпохи антропоцена. Эта фетишизация разрушения окружающей среды, которая тревожащим образом охватывает сферу красоты и благоговения, может быть также увидена в работах таких фотографов, как Эдвард Буртински и Андреас Гурски.

Во-вторых, антропоцен был оформлен посредством зрительных модусов: визуализации данных, спутниковых снимков, климатического моделирования и другого наследия «Земли как целого». Как писал T. Дж. Демос, «подобная образность обращается к проблеме, сформулированной недавними теоретиками экологии: расширившиеся пространственные и временные масштабы геологии оказываются сложными для человеческого понимания, если не вовсе превосходят его, и таким образом бросают серьезные вызовы системам репрезентации» (2015: n. p.). Кажущийся бесконечным поток цифр внутри гипермедиатизированного спектакля терминальной стадии капитализма – 400 миллионных долей атмосферного CO₂; семь миллиардов людей; каждая восьмая птица, каждое четвертое млекопитающее, каждое пятое беспозвоночное, каждая третья амфибия и половина черепах находятся под угрозой исчезновения; потребление более 400 лет биомассы планеты в день в качестве ископаемого топлива – все эти цифры оперируют громадными масштабами, в которых антропогенные условия теряют силу. Пытаясь понять громадность этих глобальных проблем, необходимо использовать моделирование, чтобы начать осмыслять эти данные. Но эта логика подсчетов не лишена недостатков, как пишет «Невидимый комитет», «удивительно, что он продолжает рассказывать в той же катастрофической манере о катастрофе, порожденной его же собственными катастрофическими отношениями с миром. Он подсчитывает скорость, с которой исчезает паковый лед. Он измеряет истребление нечеловеческих форм жизни» (2015: 32, курсив в оригинале). В то же время эти вопросы математической грамотности, способности читать графики и схемы, и данные, произведенные посредством различных научных дискурсов, очень важны для критического аппарата и все больше становятся показателем власти внутри техно-научного бюрократического управления экологическим кризисом.