Постчеловек: глоссарий

Приставка «пост-» (по аналогии с дискуссией о постмодерне и постмодернизме вслед за Лиотаром (Lyotard, 1992b; Лиотар, 2008)) также имеет двойное значение: с одной стороны, она означает желание или даже необходимость некоего преодоления гуманизма (или человека). С другой стороны, поскольку эта приставка также неизбежно повторяет то, что идет перед ней, она показывает осознание того, что ни гуманизм, ни человек в действительности не могут быть преодолены каким-либо прямолинейно диалектическим или историческим образом (например, в том смысле, что «после человека» следует «постчеловек»). «Критический» во фразе «критический постгуманизм» указывает на более сложные и недиалектические отношения между человеческим и постчеловеческим (как и на их соответствующую зависимость от нечеловеческого). Постгуманизм в этом критическом смысле функционирует скорее как анамнез и переписывание человека и гуманизма (то есть «переписывание человечества», по аналогии с идеей «переписывания модерна» у Лиотара. См. Lyotard, 1991). Критический постгуманизм задает несколько вопросов, которые касаются этих осложнений: как мы пришли к тому, чтобы мыслить о себе как о человеческих существах? Или что именно означает быть человеком (особенно в то время, когда некоторые люди, по всей видимости, решили, что они становятся или уже стали постлюдьми)? Каковы мотивации этого процесса постгуманизации и когда он начался? Каковы его последствия для не-человеческих других (например, для «окружающей среды», «животных», «машин», «Бога» и т. д.)?

Прилагательное критический во фразе «критический постгуманизм», таким образом, означает как минимум две вещи. Оно отсылает к различию между более или менее некритичным или популярным подходом (например, в многочисленных фантастических фильмах или научно-популярных журналах) и философским созерцательным подходом, который исследует нынешнее постантропоцентричное желание. Это желание проявляется, с одной стороны, в форме ожидаемого преодоления (trancendence) человеческого существования (обычно в различных сценариях развоплощения, освобождения от телесной оболочки – подхода и целого движения, которое лучше всего обозначается термином «трансгуманизм») и, с другой стороны, в (довольно подозрительном) стремлении людей «убрать себя из картины» в точности в тот момент, когда изменения климата, вызванные воздействием человеческой цивилизации (см. Антропоцен), требуют немедленного и ответственного человеческого действия.

Другое значение слова «критический» – это защита и, возможно, переизобретение некоторых гуманистических ценностей и методологий, которые перед лицом фундаментальной трансформации, спровоцированной цифровизацией и повсеместным использованием компьютеров и социальных сетей, кажутся устаревшими или требующими срочного пересмотра. В особенности это касается критических методологий, относящихся к традиционным формам «грамотности», «чтения» и «мышления». Вопрос здесь заключается в том, как оставаться «критическим» в смысле развития техник чтения, форм концептуализаций или субъективностей, которые являются саморефлексивными, и в то же время осознают собственную генеалогию (то есть способны оставаться «критически» связанными с гуманистическими и до-гуманистическими традициями, в особенности с «языковым», «литературным» и «текстуальным» подходами)[67].

Исследования продолжений литературы в XXI веке[68] поставили под вопрос получившую более широкий резонанс идею, что литературное сейчас «захватывается» процессами цифровизации, глобализации и технонаучного изменения. В нынешний, как предполагается, «постлитературный» момент критический постгуманистический (и «контртекстуальный») подход признает и одновременно остерегается нынешнего желания отказаться от гуманистического аппарата грамотности и ее центрального института – литературы со всеми ее социальными, экономическими и культурно-политическими последствиями, ее властными режимами и ее эстетикой.