Постижение России. Опыт историософского анализа

Отсюда неизбывное стремление русского человека жить не только по закону, но и по совести - по закону как по совести, что с большим трудом поддается упорядочиванию с позиций права, испытывает недостаток регулирования с позиций права, в том числе и потому, что авторитета права просто недостаточно для упорядочивания всех противоречий, для регулирования всего богатства человеческих отношений в обществе. Отсюда заметен менее выраженный правовой характер русского мышления и поведения в жизни и истории, заметно более широкое распространение, которое получают в России отношения, регулируемые не на правовой основе, что, как и все в этой жизни, имеет как свои достоинства, так, увы, и свои недостатки.

И, наконец, особенностями православного покаяния не в последнюю очередь определяется и знаменитый русский максимализм, как характерная национальная особенность специфически русского поведения в жизни и истории. Истинно православное покаяние требует всего человека, всей его души, ибо устремлено именно к целостному его преображению, к такому, которое может завершиться только в абсолютном обожении человека, только в уподоблении абсолютному в Абсолюте, а значит, и в жизни, и в истории. Вот почему вне отношения к абсолютному для истинно русского человека если не все, то очень многое просто перестает существовать. Ради идеала и веры в абсолютное в жизни и истории он готов претерпеть все, пожертвовать всем, отказаться от всего. Вот почему стоит лишь усомниться в праведности идеала или поколебаться вере в абсолютное, чтобы от абсолютного максимализма в хорошем он качнулся к абсолютному максимализму в дурном, к полному отрицанию всего исторически сложившегося или невиданному равнодушию ко всему. Крайности высокого духовного поиска и покаяния прорываются крайностями поведения в более прозаических буднях жизни и истории. Истинно русское начало живет максимумами в жизни и истории. В меньшем оно просто не находит для себя подлинных целей и смыслов существования. И это кое-что объясняет даже в безалаберности русского быта, в ряде случаев просто его отсутствие.

Однако вернемся к главному - необычайно глубокой укорененности вненационального в национальных духовных архетипах России. В этом их отличительная черта, самым трагическим образом сказывающаяся на устойчивости основ исторической и национальной идентичности России и в ней русской нации, на той легкости, с какой при определенных исторических условиях духовные императивы соборности и всеединства - всечеловечность России перерастает в процесс слома основ национальной и исторической идентичности. В этом суть феномена России, его парадоксальности: лучшие качества ее духовных архетипов превращаются в то, что ее преодолевает как Россию. То, что является великой силой великой духовности России, оборачивается ее слабостью и только потому, что им придается совершенно несуразный вненациональный масштаб и форма реализации в истории, только потому, что их эксплуатируют во вненациональных целях и смыслах исторического существования России. Вполне закономерным итогом этого становится разрушительный характер противоречий, складывающихся между национальным и вненациональным в национальной истории России. Такие противоречия имеют место в истории любой страны, ибо история любой страны история взаимодействия и взаимовлияния культур и цивилизаций. Но только в России они становятся источником тенденций вненационального развития, представляющих угрозу для самих основ национального бытия в истории.

Во всяком случае, за XX столетие противоречия между национальным и вненациональным в истории России сформировали весьма парадоксальное явление: русская нация, претендующая на статус одной из великих наций современности, одновременно с этим является нацией с наименее развитым национальным сознанием и самосознанием. Этот парадокс никак не вяжется со статусом великой нации, не говоря уже о том, что он уже не единожды за XX столетие становился источником великих исторических потрясений России, особенно в начале и конце столетия.

Нация, лишенная развитых форм национального сознания и самосознания, лишена элементарных инстинктов национального самосохранения в истории, становится легко доступной для манипулирования любой группой проходимцев и преходящих идей. В ней просто отсутствуют факторы, сдерживающие и ограничивающие имплантацию в ее историю, в тело ее культуры и духовности произвольных идей, идеалов, ценностей и смыслов бытия. Она становится беззащитной перед агрессией вненационального в ее историю, которая настолько интернационализирует ее историческое пространство, что оно перестает просто им быть - пространством исторического бытия конкретной нации. Так вместе с умиранием национального сознания и самосознания умирает сама нация. И это грозное предупреждение русской нации.