Постижение России. Опыт историософского анализа

Август 1991-го вновь начал актуализировать архетипы большевизма в понимании и решении национального вопроса в Росси - логику вненационального мышления и отношения к России. Она стала следствием одного из самых разрушительных результатов большевизации России - институализации в ней вненациональной России, субъекта, не идентифицирующего себя с исторической и национальной Россией. Именно он и стал носителем этой логики - логики разрушения исторической и национальной России. Именно он вновь получил власть над Россией для продолжения навязывания ей логики исторического развития, никак не считающейся с цивилизационной, исторической и национальной спецификой России и в ней русской нации. Но на этот раз вместо идеологем пролетарского интернационализма в качестве главного духовного основания бытия России в истории были предложены идеологемы своеобразного персоналистического интернационализма, под которые стала подгоняться вся ценностная вертикаль современной России. Как и пролетарский, он характеризуется тем, что пытается свести основы общности и всякой идентификации человека к тому, что разрушает естественно и исторически сложившуюся общность в языке, территории, культуре, духовности, истории, самосознании, сами архетипы всего этого, сам способ их проживания в истории

Он устремлен к тому, чтобы если не преодолеть, то по возможности размыть то, что объединяет людей логикой самой истории в нацию, преодолеть саму нацию, до предела социально атомизировать социум до ничем и никак не связанных индивидов или связанных лишь тем абстрактно-всеобщим, которое, разумеется, есть у каждого индивида, но которым реально люди не живут, а потому реально и не связаны. Персоналистический интернационализм хочет свести национальный вопрос к абстракции человека вообще, к той сущности, которая существует в каждом индивиде в качестве его основы, но которая реально обнаруживает себя, только преломившись через все богатство конкретного, в котором и посредством которого эта сущность только и существует как сущность человека.

Следовательно, он хочет навязать абстрактное конкретному, не связать, а именно разъять их, заменить конкретное абстрактным, заставив всех и каждого жить не реально значимым в их конкретной жизни, а тем и только тем, что значимо не для них конкретно, а для всех людей, но чем именно поэтому реально никто не живет. В итоге получается весьма показательная по своей симптоматике картина: человеку предлагается идентифицировать себя не со своей историей, культурой, духовностью, не с локальностью своей цивилизации, не со своей этничностью и национальностью, а с человеком вообще, то есть предлагается идентификация вне всяких форм социальности и социальных общностей.

Иначе говоря, предлагается утопия, так как тезис о том, что всякий человек прежде всего - человек, а потом уже все остальное, сам по себе хорош, но при своей реализации разрушается о реальности: социально значимой для конкретного человека оказывается не его сущность, не его абстрактная человеческая природа, а его непосредственная связь с теми общностями, в которых он живет и посредством которых он себя реализует, которые и только которые являются основами его социальной идентичности, во всяком случае, его первичной и для него наиболее актуальной идентичности.

Вначале и внутри человека оказывается его общность со своей семьей, с различного рода социально стратификационными группами, членом которых он является, со своим этносом и нацией, со своей историей, культурой, духовностью, с определенным способом их проживания в истории - с генетическим кодом своей истории и своей страны и лишь после этого и только на основе этого со всем остальным, что находится за пределами круга его бытия, непосредственных форм его социальности и социальных общностей, включая сюда и само человечество. Человек живет в человечестве, но не живет человечеством, а только той его частью, с которой он себя непосредственно идентифицирует.

Вот почему всякий интернационализм, связывая человека с тем, что находится вне его, не может заменить того, что связывает человека с самим собой, внутри его бытия как человеческого. Вот почему он не может претендовать на основы идентичности человека. Он есть способ сосуществования человека с человеком, но не идентификации человека. И там, где интернационализму пытаются придать не свойственные ему функции, он превращается из средства сосуществования в средство слома основ идентичности человека. В этой связи трагедия России в XX столетии ее истории в том и заключается, что ей были навязаны идеологемы интернационализма в масштабах, разрушительных для основ всякого нормального существования в истории, способы идентификации и ценности идентичности, достигаемые не через национальное, а интернациональное в истории, через преодоление национального в истории.