Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2

Хотя угроза системоразрушающей коррупции возникает отчасти из-за отсутствия партийной конкуренции, этот же фактор обосновывает и возможность сдерживания этого явления (а также то, почему экономика в целом необязательно превращается в реляционную). В посткоммунистических странах, где были созданы формально демократические институты и многопартийные системы, неформальные патрональные сети могли регистрировать автономные партии патрона и свободно участвовать в партийной конкуренции, используя партии для связи со сферой политического действия. Однако в условиях диктатуры с использованием рынка те, кто формирует патрональные сети, являются членами партии-государства, поэтому государство может подвергать неформальную патрональную сеть наказанию за нарушение партийной дисциплины[491]. Другими словами, конкуренция между партиями патрона свидетельствовала бы о том, что в государстве есть несколько центров власти, каждый из которых заинтересован в поддержании неформальной политики. В такой среде сложилась бы не вполне дееспособная, политически пропорциональная правоохранительная система [♦ 4.3.5.1], а полномасштабная атака на неформальные патрональные сети была бы невозможна до тех пор, пока одна из них не получит монополию на власть [♦ 4.4.2]. Но в условиях диктатуры с использованием рынка номенклатура высшего уровня уже обладает монополией на власть, и поэтому правоохранительные органы на национальном уровне функционируют должным образом[492].

Борьба с реляционными рынками и мафизация государства принимают в Китае форму яростных антикоррупционных кампаний. Такие кампании были частью политической жизни на протяжении десятилетий, и, как и классические коммунистические кампании, были направлены на номенклатуру низкого и среднего уровня и продолжались в течение заранее определенного времени. Количественные, а также качественные изменения в кампании, которую в 2012 году запустил генеральный секретарь партии Си Цзиньпин, действительно знаменуют собой борьбу с мафизацией, хотя многие считают их репрессиями против политических оппонентов (что не лишено оснований)[493]. По мнению Чжу, которое совпадает с позицией других исследователей: «Си пытается бороться с коррупцией внутри партии-государства, используя специфические средства для разрушения объединенных коррумпированных королевств, созданных высокопоставленными чиновниками в масштабах всего государства ‹…›. Следовательно, выраженным признаком этой кампании является жестокая атака на коррупцию на высших уровнях, совершаемую „крупными тиграми“ или высокопоставленными чиновниками на региональном и министерском уровнях или выше, наряду с безжалостным преследованием коррумпированных чиновников низшего уровня, или „мух“»[494]. В комплексе с беспрецедентным количеством арестованных чиновников, кампания пыталась искоренить субсуверенные мафиозные государства, противодействуя их способности отключать механизмы контроля. Как отмечает политологиня Мелани Манион в одной из своих статей, в Китае в рамках кампании Си Цзиньпина «для расследования коррупции больше не требуется получать разрешение от партийного комитета того же уровня. Вместо этого его инициируют сверху, с одобрения непосредственного начальника [комиссии по проверке дисциплины]. Полномочия назначать и проверять (на благонадежность) глав и заместителей руководителей комиссий по проверке дисциплины теперь возложены на непосредственно вышестоящие комиссии и их организационные отделы»[495]. Это означает, что теперь контроль за властями субсуверенного государства осуществляют не они сами, а номенклатура более высокого уровня.

Наконец, следует подчеркнуть, что диктатуры с использованием рынка из посткоммунистического региона обладают некоторыми культурными факторами, которые затрудняют борьбу с неформальными сетями. В Китае этим фактором является такое явление, как гуаньси, которое люди нередко считают более важным, чем письменные контракты или обязательства перед государством[496]. В сочетании с более практичными западными формами коррупции, такими как коррупция на свободном рынке и протекция для корешей, которые тоже возникли с расширением частного сектора, и посткоммунистическими формами коррупции, в частности с описанным выше захватом государства сверху вниз, можно сказать, что правящая политическая элита Китая действительно столкнулась с трехсторонним давлением неформальности[497]. Кроме того, Хайльманн приводит список противоречий между формальными и неформальными правилами политики Китая (Таблица 5.27) и подчеркивает, что коррупция и неформальные практики «оказали разрушительное воздействие на официальные институты партии-государства»[498].