Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2

В каждом независимом государстве есть свои спецслужбы, и характер их лояльности в трех режимах полярного типа различен [♦ 3.3.6]. Однако ситуация, когда организации, занимающиеся вопросами национальной безопасности, начинают действовать как глубинное государство, – это явление, присущее именно стране. Под «глубинным государством» мы подразумеваем развитую автономную сеть разведывательных органов, которая выполняет неформальные задачи, действуя либо вместе с существующими (патрональными) сетями, либо против них[957]. Иными словами, спецслужба может стать неформальной автономной единицей, «государством в государстве» или в некоторых посткоммунистических странах – скорее «мафией внутри мафии». Наличие этого явления и его динамика в значительной степени зависят от множественности сетей власти, поэтому оно действительно существует в контексте взаимосвязи власти и автономии. Причина, по которой мы рассматриваем глубинное государство как особенность страны, заключается в том, что не существует такого типа режима, который обязательно подразумевает его наличие, и при этом оно может существовать в нескольких типах режимов. Более того, существование глубинного государства и его роль во многом зависят от исторического прошлого страны, особенно от способа транзита и формальных полномочий, предоставленных спецслужбам после смены режима.

В коммунистических диктатурах секретные службы не были независимы от партии-государства [♦ 3.3.6]. Напротив, они были важными инструментами партии в плане сбора военных и разведывательных данных, поддержания политического контроля и осуществления внутренних репрессий и даже тайной торговли оружием и технологиями. Такие организации, как КГБ в Советском Союзе, ŠtB в Чехословакии или Секуритате в Румынии, образовывали обширные сети, которые буквально пронизывали государство и общество. Знания и социальный капитал, которыми обладали члены этих сетей, после смены режима могли быть преобразованы в политический и экономический капитал. Мы уже упоминали о рынке компромата, который возник в частности в России в 1990-х годах и который позволял извлекать выгоду из собранных разведданных [♦ 4.3.5.2]. Фактически информация о том, что кто-то был завербован спецслужбами, сама по себе являлась одной из разновидностей компромата, особенно в тех демократических режимах, где люстрация не проводилась совсем или проводилась лишь частично[958]. По большому счету отдельные лица могли различными способами использовать накопленный социальный капитал также и в отношении зарубежных стран, но конкретный вопрос, который рассматривается в данной части, – это сохранение жизнеспособности коммунистических спецслужб в качестве сети, существующей внутри страны. В некоторых странах сохранившиеся спецслужбы породили не глубинное государство, а государство как таковое, то есть новую правящую элиту. Примером этому служит Азербайджан и Гейдар Алиев, который стал верховным патроном, сделав карьеру в КГБ[959], а также Россия и Путин с его силовиками[960]. По мнению Петрова, Путин задался целью назначить «на руководящие должности государства сотрудников ФСБ и других спецслужб так, чтобы они имели численное превосходство», а также заимствовал у них «[соответствующие] кодексы и нормы поведения»: «стремление к контролю и контролю над теми, кто контролирует, а не к прозрачности; разжигание и поддержание конфликтов внутри корпоративного руководства и между корпорациями; усиление многочисленных вертикалей, катализируемое отсутствием горизонтальных связей и доверия»[961]. В случае Азербайджана или России в самой основе однопирамидальной патрональной сети страны лежит трансформированная секретная служба, в результате чего она остается особой, отличающейся с точки зрения управления ветвью приемной политической семьи (номенклатурный клан [♦ 3.6.2.1, 3.3.5]).