Искусственное оплодотворение и суррогатное материнство — пространство для сложных этических дискуссий уже почти пятьдесят лет[229]
. Недавно в России вышла книга Инны Денисовой «Сделай меня точно» — там подробно описывается и путь женщины, желающей забеременеть при помощи ЭКО, и потенциальные состояния её партнёра и близких, и многие этические нюансы, возникающие в этом процессе, а также то, как ВРТ меняют общество и культуру. Особый интерес в том, как вспомогательные репродуктивные технологии вносят неопределённость в системы родства: кого определять родителями и, соответственно, что считать семьёй? Например, если в Британии мужчина дарит или продаёт в спермобанк свои сперматозоиды, он отказывается от любой родительской роли в дальнейшем; а партнёр, состоящий в паре, которая использует донорскую сперму, — автоматически назначается родителем получающегося ребёнка; конкретно в Англии это привело к автоматическому легальному родительству в лесбийских парах. С яйцеклетками то же самое — традиционно было понятно, кто является матерью ребёнка; но с ВРТ женщина не просто может забеременеть ребёнком, с которым у неё не будет генетического родства, но ещё и рожая его по суррогатному контракту, она может вообще не считаться матерью. Генетический аспект отрывается от гестационного: яйцеклетки могут быть от одной, беременность от другой (или другого — в случае трансотцовства), а фактической и юридической матерью может стать вообще третья персона, которая будет ребёнка воспитывать. В разных странах с анонимностью доноров гамет и суррогатных матерей работают по-разному: где-то у ребёнка есть право после 18 лет инициировать связь с генетическим родителем, а где-то донорам до сих пор позволяется сохранять анонимность; бывает, что генетические родители, не планируя изначально, становятся частью семьи и со-родительствуют. В потрясающем документальном фильме Future People: The Family of Donor 5114 рассказывается история трёх десятков детей, рождённых в Калифорнии от одного донора, и как они постепенно находят друг друга через фейсбук. Авторы фильма следят за их судьбой на протяжении девяти лет: полу-сиблинги устраивают совместные путешествия, обнимаются, плачут, рассказывают о своих жизнях и собирают новую флюидную гиперсемью. Этот фильм — наглядная демонстрация того, что родство это технология, а не биологический факт; будучи связанными генетически через одного донора, эти дети и подростки (часто одиноких матерей и лесбийских пар) налаживают новообретённое родство социально.Одна из важнейших книг про репротех написана Сарой Франклин[230]
, цитируемой выше; она помещает ЭКО в социальный и философский контекст и приходит к выводу, что дети — это точно не единственное и, возможно, даже не главное, что производится репродуктивными технологиями. Её книга, строго говоря, не столько про ВРТ, сколько про то, что «просто биологии» не существует: сегодня биология технологизирована, а технологии биологизированы — и это имеет огромное значение в том, как переопределяются понятия «натурального родства»; в процессе ЭКО биология становится инструментом, а клетки — одновременно и инструментом, и продуктом. Она пишет, что ВРТ закрепили «новую форму воспроизводства, которая не обязательно включает в себя появление детей». Как писала в книге 2005 года Харис Томпсон[231] и с чем согласна Франклин, в «онтологической хореографии» репродуктивных технологий в первую очередь