Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

Из-за имманентной процессуальности и постоянных изменений своей структуры квир-теория автоматически вступает в сложные отношения с политикой идентичностей, до сих пор остающейся одним из важнейших подходов в активизме и политических жестах/стратегиях самых разных репрессируемых групп людей — женщин, геев и лесбиянок, транс-персон, расиализованных людей. Идея политики идентичностей в том, что люди формируют политические требования и объединяются на основе своей (закреплённой и неизменной) идентичности — будь то сексуальные предпочтения, гендер, национальность, этничность, класс или религия. Но одним из достижений квир-теории является понимание того, насколько неустойчивы любые идентичности, даже те, которые кажутся предзаданными, природными: женщина, мужчина, человек, лесбиянка или гомосексуал; как мы уже выяснили ранее, в этих категориях едва ли есть ядро, которое предшествует социальной ситуации и воспитанию. Квир-теория и феминизмы выяснили, как на основе эссенциалистского понятия об идентичностях действуют механизмы подчинения и дискриминаций; а раз так, то политика идентичностей автоматически работает на укрепление такого понятия, и значит — вредна. К тому же политика идентичностей тесно связана с неолиберальным фокусом на индивидуальной цельной личности и её праве определять себя; квир-теория же, большой своей частью растущая из постмодернизма и постструктурализма, наоборот, действовала деконструктивно; многие её теоретики, вслед за Фуко, выступали за десубъектификацию — отказ от цельного субъекта в пользу множественности, разных способов быть собой и быть в мире. Политика идентичностей выступает за ясное определение себя, для квир-теории же важны практики становления и экспериментирование с этими практиками. Внутри КТ возникло несколько способов думать об идентичности; одни теоретики призывали вообще от неё отказаться; другие предполагали, что, говоря об идентичности, мы не обязательно говорим о некой дискретной и зафиксированной сущности, — идентичность может быть флюидной и дисперсной; когда вокруг квир-теории запустился процесс деамериканизации и деколонизации, разные локальные ситуации стали анализироваться через её оптику, актуализируется понятие о стратегическом эссенциализме, введённое в 1980-х постколониальной философкой Гаятри Чакраворти Спивак; она пишет о том, что в некоторых условиях поднятие на флаг идентичности необходимо для политических целей и эффективного объединения, иначе общности просто рассыпаются.

В Америке же (и в некоторых других странах типа Израиля) политика идентичностей, взятая на вооружение ЛГБТКИ+ сообществом, привела к возникновению двух феноменов, критикуемых квир-теорией, — гомонормативности и гомонационализма. Гомонормативность это тактика, которая не подвергает сомнению доминирующий гетеронормативный порядок и институции, а, наоборот, поддерживает их и обещает им демобилизованных гей-избирателей и приватизированную, деполитизированную гей-культуру, укоренённую в домашности и потреблении. В самых разных странах освободительные движения выбирали стратегию ассимиляции, требовали только соблюдения конституционных прав или самых мелких изменений по прекращению дискриминаций. Сегодня существенная часть активистов в России инвестирует усилия в отмену «закона о пропаганде гомосексуализма»; ещё лет 8–10 назад, когда в стране не было такого ада, активисты ратовали за «однополые браки», это виделось пределом мечтаний для «меньшинств». Гей-браки — один из самых крупных вопросов, вокруг которого до сих пор спорят ЛГБТ-активисты и квир-теория (а ведь есть ещё и активисты, выступающие за равный доступ к службе в армии для квиров). Первые уверены, что это обеспечит геям и лесбиянкам гражданские права наравне со всеми остальными; но квир-теория в лице, например, Майкла Уорнера, Джудит Батлер или Эми Брандзель достаточно подробно проанализировала: гей-браки способствуют сравнительному уменьшению насилия и фобий в адрес геев и лесбиянок, но оставляют дискриминированными кучу других людей (для которых не подходит брак), работают на закрепление гетеронормативной системы диадической семьи и в целом не двигают сферу отношений вперёд, а только делают жизнь немножко проще для двух конкретных групп. Это очень хорошо видно по истории освободительных движений: из женского движения на ранних его этапах выдавливали лесбиянок, потому что «лавандовая угроза» якобы мешала серьёзному восприятию женщин в массах; из лесбийских и гей-движений выдавливали или затирали видимость бисексуалов и трансгендеров; внутри феминизма до сих пор существует довольно безумная транс-эксклюзивная ветвь, рассматривающая транс-персон как первертов. И все эти движения вместе были далеко не гостеприимны в отношении расиализованных людей, людей с физическими и психическими особенностями, мигрантов, экономически маргинализованных, зависимых и так далее. То есть пока люди борются за свои частные интересы, а не за более пригодную для жизни общественную сферу, всегда находятся группы, которые из этой борьбы исключены.