Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

Вопрос, который до сих пор многих занимает, — могут ли мужчина и женщина дружить? Само существование такого абсурдного вопроса подчёркивает и укрепляет неравенство. Дружба подрывает патриархальный статус-кво самыми разными конфигурациями: между мужчиной и женщиной, между небинарными телами, между женщинами и геями, особенно между женщинами — даже такой мизогин, как Лев Толстой, с особым восхищением отмечал женскую дружбу (естественно, эссенциализируя женственность) — такую подлинную и нежную, возможную только между женщинами. Уже в детстве родители решают за детей, с кем им можно дружить, а с кем нельзя; нельзя — с мигрантами, с цыганами, со странными, слишком громкими, слишком тихими, с плохо одетыми, с тёмненькими, с сидящими в углу, с непричёсанными. Самая крепкая дружба в итоге возникает там, где есть уязвимость, где есть ограниченные возможности и травма. Формирование сообществ и дружба людей во время эпидемий СПИДа в разных странах — пример дружбы, разрывающей нормативную социальную реальность[295]. Так называемые семьи по выбору (choice family) предоставляли больным всю ту заботу и поддержку, в которой отказывало им государство и медицинские институции. Когда государство пыталось дисциплинировать группы риска призывом к сексуальному воздержанию, сообщества друзей находили и распространяли информацию о безопасном сексе и бесплатные презервативы.

В 2020 году российское издательство No Kidding Press выпустило сборник «Дружба» из 13 рассказов, написанных женщинами и небинарными людьми. Один из повторяющихся мотивов в нескольких текстах — сложность в определении границы между дружбой и любовью. Авторки пишут о дружбе, которая не умещается в конвенциональное понятие дружбы, разделяемое людьми сегодня; в асексуальной среде для этого придумали термин «квирплатонические отношения» — такие не-романтические отношения, которые по степени близости и совместных действий не умещаются в конвенцию дружбы. В некоторых рассказах видно, как девушки, испытывающие желание квирно дружить, наталкиваются на людей, которые едут по накатанной: воспроизводят скрипт романтических отношений, стремятся к сексу тогда, когда это, как кажется, «уже должно произойти»; в этих моментах видно, как витающие в воздухе и культуре сценарии мешают и разрывают отношения, могущие остаться целыми. Но даже когда речь идёт об эротически заряженной дружбе, её действительный запрос — дать возможность всем сторонам испытывать водоворот эротических ощущений, разглядеть взаимные страсти без необходимости лепить романтический союз, а просто из желания узнать другого человека[296]. Армен Аванесян в одном из интервью называет любовь собственническим, «истерическим концептом» и на замену ему предлагает интимность; она всегда включает в себя другое существо, её жест — в раскрытии субъектности для другого. Именно как интимность он описывает чувство к своему недавно родившемуся сыну: дети не ощущают себя в отрыве от физического мира, как новорождённый может любить Аванесяна, который для него — его часть? Это другой порядок отношений. То же самое можно сказать про дружбу; с только рождёнными — или с умирающими. Оливия Лэнг в книге Everybody рассказывает историю лесбийской писательницы Кэти Акер, которая после неудачной мастэктомии на обеих грудях разочаровалась в западных врачах и отправилась в смертельное путешествие по альтернативным медицинам. В одной из таких «традиционных» клиник она умирала; к ней пришла одна из подруг, Акер уже не могла говорить, но каким-то образом дала понять подруге, что ей нужен некий сексуальный контакт; та легонько коснулась её вульвы и шрамов на груди, Акер в ответ послала воздушный поцелуй.