665. Представь, что кто-то с искаженным от боли лицом показывает на свою щеку и говорит «абракадабра!». Мы спрашиваем: «Что ты имеешь в виду?» А он отвечает: «Я имею в виду зубную боль». Ты тотчас же подумаешь: как можно под этим словом «подразумевать зубную боль»? Или же что означало: под этим словом подразумевать боль? И все же в каком-то ином контексте ты бы утверждал, что подразумевать то-то это как раз самая важная духовная деятельность при употреблении языка.
А не могу ли я сказать, что под «абракадаброй» понимаю зубную боль? Конечно, могу; но это некая дефиниция, а не описание того, что происходит во мне при употреблении слова.
666. Представь, что ты испытываешь боль и одновременно слышишь, как где-то рядом настраивают рояль. Ты говоришь «Это скоро прекратится». Совсем не одно и то же, имеешь ли ты в виду боль или настройку рояля! Конечно, но в чем состоит эта разница? Я признаю: осмыслению во многих случаях будет соответствовать направленность внимания, так же как это часто делает взгляд, или жест, или закрытые глаза, что можно назвать «взглядом в себя».
667. Представь, что кто-то симулирует боль и затем говорит: «Это скоро пройдет». Разве нельзя сказать, что он имел в виду боль? И все-таки он не концентрировал свое внимание на какой-то боли. А что происходит, когда я подытоживаю: «Уже прекратилось»?
668. Но разве нельзя обманывать и вот так: подразумевая боль, человек говорит «Это скоро пройдет», на вопрос же «Что ты имел в виду» отвечает: «Шум в соседней комнате»? В подобных случаях говорят, например: «Я собирался ответить… но затем поразмыслил и ответил…»
669. В процессе речи можно затрагивать некий предмет, указывая на него. Здесь указание часть языковой игры. И вот нам кажется, будто, говоря об ощущении, тем самым по ходу речи направляют на него свое внимание. Но где здесь аналогия? Она, очевидно, состоит в том, что указывать на что-то можно посредством зрения и слуха.
Но ведь даже указание на объект, о котором говорят, может быть вовсе не существенным для языковой игры, для мышления.
670. Представь, что ты звонишь кому-нибудь по телефону и говоришь ему: «Этот стол слишком высок», причем указываешь на стол. Какую роль играет здесь указание? Могу ли я при этом сказать: я подразумеваю соответствующий стол, указывая на него? Для чего это указание и эти слова со всем прочим, что их может сопровождать?
671. А на что указывает моя внутренняя слуховая активность? На звук, раздающийся у меня в ушах, и на тишину, когда я ничего не слышу?
Слушание как бы ищет слуховое впечатление, и потому оно способно указать не само ощущение, а лишь место, где он его ищет.
672. Если рецептивную установку считать своего рода «указанием» на что-то, то этим «что-то» не является, получаемое таким образом ощущение.
673. Мысленная установка «сопровождает» слова отнюдь не в том же смысле, как жест. (Подобно тому как человек может путешествовать один и все же быть сопутствуем моими добрыми пожеланиями; или пространство может быть пусто и тем не менее пронизано лучами света.)
674. Говорят ли, например: «В данную минуту я, собственно, не имел в виду мою боль; я почти перестал обращать на нее внимание»? Спрашиваю ли я, скажем, себя: «Что я только что имел в виду под этим словом? Мое внимание было разделено между болью и шумом»?
675. «Скажи мне, что происходило в тебе, когда ты произносил такие слова?» Фраза «Я имел в виду…» не будет ответом на этот вопрос.
676. «Под этим словом я подразумевал вот это…» Это некое сообщение, употребляемое иначе, чем сообщение о душевном состоянии говорящего.
677. С другой стороны: «Когда ты только что бранился, ты действительно имел это в виду?» Это равносильно вопросу: «Был ли ты действительно рассержен?» Ответ же может быть дан на основе интроспекции, и часто он таков: «Всерьез я этого не имел в виду», «Я сказал все это полушутя». Здесь мы имеем различия в степени.
Говорят при этом, правда, и так: «Произнося эти слова, я отчасти имел в виду его».
678. Так в чем же все-таки состоит это полагание (боли или звуков рояля)? Ни один ответ не годится, ибо ответы, которые сходу предлагаются, ничего не стоят. «И все же я тогда имел в виду одно, а не другое». Да, конечно, но ты лишь подчеркнуто повторил то, чему и так никто не возражал.
679. «А можешь ли ты сомневаться, что имел в виду именно это?» Нет. Но и быть вполне уверенным в этом, знать это я также не могу.
680. Если ты мне говоришь, что, выражая проклятие, имел при этом в виду N, то для меня безразлично, смотрел ли ты тогда на его изображение, представлял ли его себе, произносил ли его имя и т. д. Интересующие меня выводы из этого факта не имеют ничего общего со всем перечисленным. Но с другой стороны, мне могли бы объяснить, что проклятие действенно только тогда, когда проклинающий ясно представляет себе человека или же громко выкрикивает его имя. Однако никто не скажет: «Дело в том, каким образом проклинающий имеет в виду свою жертву».
681. И конечно, не спрашивают: «А ты уверен, что проклинал его, что была установлена связь именно с ним?»