Постмодерн в раю. О творчестве Ольги Седаковой

Слышишь, мама, какая-то птица поет,
будто бьет она в клетку, не ест и не пьет.

Мне говорил один рыбак,

когда я шла домой:
— Возьми себе цепь двойную,
возьми себе перстень мой,
ведь ночь коротка
и весна коротка
и многие лодки уносит река.

И, низко поклонившись,

сказала я ему:
— Возьму я цепь, мой господин,
а перстень не возьму:
ведь ночь коротка
и весна коротка
и многие лодки уносит река.

Ах, мама, все мне снится сон:

какой-то снег и дым,
и плачет грешная душа
пред ангелом святым —
ведь ночь коротка
и весна коротка
и многие лодки уносит река

6. Раненый Тристан плывет в лодке

Великолепие горит
жемчужиною растворенной
в бутыли темной, засмоленной.
Но в глубине земных обид
оно, как вал, заговорит,
как древний понт непокоренный.

Ты хочешь, смертная тоска,

вставать, как молы из тумана,
чтобы себя издалека
обнять руками океана.
Серебряною веткой Брана
и вещим криком тростника
смущая слух, века, века
ты изучаешь невозбранно:
как сладко ноющая рана,
жизнь на прощанье широка.

Мне нравится Тристан, когда

он прыгает из башни в море:
поступок этот — как звезда.
Мы только так избегнем горя,
отвагой чище, чем вода.
Мне нравится глубоких ран
кровь, украшающая ласку, —
что делать? я люблю развязку,
в которой слышен океан,
люблю ее любую маску.

Плыви, как раненый Тристан,

перебирая струны ожиданья,
играя небесам, где бродит ураган,
игру свободного страданья.

И малая тоска героя

в тоске великой океана —
как деревушка под горою,
как дом, где спать ложатся рано,
а за окном гудит метель.

Метель глядит, как бледный зверь,

в тысячеокие ресницы,
как люди спят, а мастерицы
прядут всеобщую кудель,

и про колхидское руно

жужжит судьбы веретено.

— Его не будет.

— Все равно.

7. Утешная собачка