Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма

Но Маркс — это, так сказать, модернист; и эта конкретная теоретизация идеологии — опирающаяся, всего через двадцать лет после изобретения фотографии, на весьма современные фотографические метафоры (тогда как раньше Маркс и Энгельс отдавали предпочтение живописной традиции с ее различными камерами-обскура) — указывает на то, что идеологическое измерение встроено внутрь самой реальности, которая образует его в виде необходимого качества своей собственной структуры. Это измерение является, следовательно, совершенно воображаемым в реальном и положительном смысле, то есть оно существует и реально в той мере, в какой является образом, выделенным и обреченным оставаться таковым, поскольку сама его нереальность и неосуществимость и составляет то, что в нем реально. Мне вспоминаются некоторые эпизоды из пьес Сартра, которые могли бы послужить полезными хрестоматийными аллегориями этого специфического процесса: таково, скажем, страстное желание Электры убить свою мать, которое, как выясняется, не должно было осуществиться. Электра выясняет постфактум, что она на самом деле не хотела, чтобы ее мать была мертва (<<мертва>>, то есть мертва в реальности); она хотела лишь продолжать исходить злобой и гневом, требующим, чтобы та была /мертва/. И то же самое относится, как мы увидим, к двум другим достаточно противоречивым качествам рыночной системы, свободе и равенству: каждый желает желать их; но они не могут быть осуществлены. Единственное, что может с ними случиться — может исчезнуть сама система, их порождающая, поскольку в таком случае «идеалы» были бы аннулированы вместе с самой реальностью.

Но вернуть «идеологии» этот сложный способ отношения к ее корням в ее собственной социальной реальности значило бы заново изобрести диалектику, в чем каждое поколение терпит неудачу, причем по-своему. Но наше, собственно, даже и не пыталось; последняя попытка, представляющая собой момент Альтюссера, давным-давно скрылась за горизонтом вместе с бурями минувших дней. В то же время у меня складывается впечатление, что лишь так называемая теория дискурса попыталась заполнить пустоту, образовавшуюся, когда понятие идеологии сбросили в пропасть вместе с остатками классического марксизма. Есть все причины поддержать программу Стюарта Холла, основанную, насколько я понимаю, на представлении о том, что фундаментальный уровень, на котором проходит политическая борьба, — это уровень борьбы за легитимность понятий и идеологий; что политическая легитимация проистекает из этого; и что, к примеру, тэтчеризм и его культурная контрреволюция были основаны на делегитимации государства всеобщего благосостояния или социал-демократической (или, как мы раньше называли ее, либеральной) идеологии ничуть не меньше, чем на внутренних структурных проблемах самого государства всеобщего благосостояния.