Постник Евстратий: Мозаика святости

А жена продолжала: «Я думала много и вот, я решила. Решайся и ты. Если со мной хочешь жить, условие у меня лишь одно: отпускаешь на волю и челядь, и прочих рабов, своих и чужих. По мне раб, он раб и раб трижды.

Хоть из челяди он, хоть и холоп (челядин, множественное число – челядь: раб из пленных-полоняников иноземного происхождения, находился челядин в полной и безусловной власти своего господина. Челядь и скот в письменных памятниках часто называются рядом. Холоп – раб из соплеменников. Становились холопами в результате самопродажи, женитьбы на рабе «без ряду» (договора), бегства «закупа» (полусвободного) от господина. Холопы могли заключать сделки, иметь имущество, передавать его по наследству).

Мне всё одно: рабской участи, я, свет мой Словята, навиделась, насмотрелась.

Я не слаба. Я твердо решила: я тоже раба в твоём доме. Неделюшку думала, целую неделю. Вся жизнь перед глазами промчалась: матушкин дом, братец, которого грамотке я учила: «аз, буки веде, глагол добро есте…живите зело, земля, и иже како люди… мыслите наш онъ покои… рцы слово твердо». И я реку слово твердо!

Дома у матушки я вольной была, а здесь, почти в княжьих хоромах, я – только раба. В побрякушках»…

Свекровь аж задохнулась от злости: «в побрякушках?? За эти жемчуга да яхонты мы деревеньку продали с холопьем и смердами!»

Елену словно хлыстом отстегали: «Деревеньку продали, зачем? Побрякушки, кровью омытые, мне подносить? Раба я, только в хоромах, да златом покрыта и серебром. Там, в дикой степи, я тоже рабыня! Там тоже кормили, чтобы не сдохла».

Свекровь было снова хотела словечко наглой невестке промолвить: совсем уж зарвалась молодица, живя без бою, без страху, да сын так взглянул, что та осеклась.

«Вот я и не сдохла. Так там хоть честно: рабыня. И обменяли, ну словно рабыню, на серебро. Иль злата муж не пожалел, отдал поганым? Я очень долго не понимала, почему монахи твердили: «раб господен свободен еси…». Теперь понимаю! А остальные рабы, им, что, дальше страдать?

Отпусти, брат мой по вере, и меня и рабов. Меня в монастырь, рабов пусть изгоями, пусть пущениками, або прощенниками (холопы, отпущенные за выкуп и отдававшиеся под патронат церкви; пущенники, отпущенники – отпущенные на волю без выкупа рабы; прощенники-рабы, явно относящиеся в церковной принадлежности).

А лучше всего, отпусти ради души нашей спасения, пусть люди задушниками поживут (задушники-рабы, освобождавшиеся ради спасения души, зачастую по духовным завещаниям).

К родному братцу да матке родимой, брат, отпусти, не держи силком в клетке златой, да немилой»!

И бухнулась на колени: «Прости, брат, прости… И ты, сестрица по вере, прости…»

Свекровь тихо зашлась от нечаянной радости: как это, как это, невестушка прощеньица запросила, паскуда неродная.

Челядь томилась у дубовых дверцат (дверей). В доме было так тихо, слышно только, как мышка скребётся в темном углу. Дворня дыхание затаила: что скажет воин, славный боярин, князюшке друг и Ратибору товарищ?

Загонит жену по плечи в землю сырую, как неверную жёнку, или на волю к матери в дом ехать велит? А что с ними, с рабами?

Тишина была мёртвой, стояла в воздухе тишина, аж звенела в ушах, и хриплый лай дворового пса и урчание кошки только подчеркивали эту страшную тишину.

Киевский котел

Киевский котёл всё переварит: и белую жмудь, и здоровых варягов, и чистых дулебов, и русичей буйных, и тихих словян.

Котёл работал весь год и все дни, мешая людскую плоть, так в муках рождался русский народ. В белую плоть редкими каплями вмешался греческий люд, с монахами-чернецами приходила их челядь, поневоле втекавшая в плоть киевлян.

Малая толика христиан мешалась с языческой Русью, разноплеменья варились в котле, мешая и перемешивая в этом своеобразном вареве характер и суть разных племен.

Буйные русичи, рыжие, наглые, пришлые люди, втекавшие в Киев больше всего княжеской волей и нравом бояр, теснили робких словян, иже словеней, словаков, и сотен других племен, разноязычий. Ляхи и чехи добавляли перца и соли в эту кипящую смесь, ну а буйные русичи, столетиями убивавшие и косящие наповал эту словянскую смесь? Время стишало и русичей.

Неохотно и тяжко входили русичи в словянскую кровь, но все же вошли, дав имя народу и княжеству тоже. Мешалось варево, мешались кварталы, и вскоре Подол (район Киева) и Козье болото (ныне Крещатик, главная улица Киева) пестрели одними нарядами, приноравливая купцов к запросам народа.

И только один из кварталов стоял на особицу, не смешиваясь с общим котлом стольного города.

Святополкова жуть

Жидовский («жид», «жидовин» – славянская форма латинского judaeus и древне-русское название еврея, удержавшееся в русском языке до конца 18 в., название «жидовин» употребляется также в официальных документах 17 века. Из энциклопе дии Брокгауза и Эфрона) квартал отделялся незримо. Высоких парканов (заборов) князь Святополк Второй ставить не ставил, наоборот, так привечал иноверцев, что киевляне, как ровно чумы, избегали квартала.