Мне шестнадцать. Джерри семнадцать. Все, что разрушается вокруг нас, только сильнее нас сближает, потому что, как бы ни бушевал вокруг хаос, каждый должен найти себе укрытие, иначе он не услышит, что он сам думает. Наше укрытие – друг в друге.
Мы создали свое пространство, мы в нем существуем.
Глава тридцатая
Замороженная фасоль за ночь растаяла, устроив лужу в ногах кровати. Эта влага просочилась в дремоту: то вижу, что неспешно иду вдоль моря по гладкому пружинистому песку, и волна, вся в пузырьках, то набегает, то отступает; то в бассейне сижу на бортике и болтаю ногами в синей воде. Позже, во сне более глубоком и темном, кто-то крепко держит меня за лодыжку, давит на самое больное, ноющее местечко, а вся я, вниз головой, в воде, как Ахилл. Подразумевается, что, как он, от этого я стану крепче. Но тот, кто держит меня, видно, отвлекся и забыл меня вынуть. Воздух кончился, мне нечем дышать.
От страха просыпаюсь. Яркое летнее утро, птицы поют, ослепительная полоска света от оконного стекла протянулась к самому моему лицу, словно какой-то гигант навис и держит надо мной увеличительную линзу. Прикрываю глаза рукой, пытаюсь смочить слюной пересохший рот. Небо голубое, пикает сигнализация чьей-то машины, какая-то пичуга ее передразнивает. Голубь ей отвечает, ребенок смеется, младенец плачет, футбольный мяч бьется в стену сада.
Это была тягостная ночь. Чувство приподнятости, возникшее на прощании с Бертом, когда мне почудилось, что рядом Джерри, прошло. Я снова раздавлена своей утратой.
В том-то и проблема с любовью и утратой, с попытками удержать или отпустить. Тебя держат, а потом отпускают, соединяются с тобой и прерывают связь. У монеты всегда есть другая сторона, а пограничной зоны меж ними нет. Но я должна ее отыскать. Я не могу потерять себя снова. Надо подойти к делу рационально. Определиться на местности, бросить якорь, все расставить по полочкам. Не придавать чрезмерного значения своим чувствам, потребностям, желаниям и утратам. Перестать сострадать без меры, но не лишиться эмпатии. Двигаться вперед, но не стать беспамятной. Быть счастливой, но не отказывать себе в печали. Обнимать, но не прикипать душой. Решать проблемы, не застревая в них. Противостоять, но не атаковать. Отсеивать, но не уничтожать. Я должна быть бережной к себе, но сильной. Как может разум мой быть целостным, когда сердце мое раздвоено? Столько всяких «быть» и «не быть». Я ничто, но я – все. И я должна, я должна, я должна.
Я способна сделать гораздо больше, чем делаю, и больше, чем я обязана сделать. Писем недостаточно. Я должна поучиться у Берта, я могу лучше помочь Джинике, это моя обязанность перед Джуэл. Отсюда я и начну, и этот ноющий гул по всему телу, от головы до лодыжки, непременно потихоньку уйдет. Уйдет, должен, а я должна этого добиться. Я недвижна, но не бессильна. Двигайся, Холли, шевелись.
Дениз тихонько стучится в дверь. Я закутываюсь в одеяло, притворяюсь, что сплю, надеюсь, она уйдет. Дверь медленно открывается, она входит на цыпочках. Я чувствую, что она рядом, всматривается в меня. Слышу, как стукает дном кружка, которую она ставит на тумбочку, и еще что-то. Слышу запах кофе и тоста со сливочным маслом.
– Спасибо, – говорю я пересохшим ртом и издаю карканье.
– Ты как?
– Нормально. У меня духовное пробуждение.
– Да ну? Класс. – Я улыбаюсь, а она продолжает: – Я говорила с Киарой, она доложила, что прощание с Бертом прошло успешно.
Я наконец открываю глаза, чтобы проверить, не издевается ли она, но нет, это сострадательная и рассудительная Дениз.
– Ну, я-то свою роль могла бы сыграть получше, – сажусь я. – Но аудитория оказалась снисходительная, так что мне сошло с рук. – Смотрю на тумбочку, и там в самом деле – омлет на ломте черного хлеба, и желудок напоминает мне, что я сутки не ела. – За кормежку спасибо…
– Ну должна же я как-то платить за проживание, – с грустной улыбкой отвечает она.
– Что-то случилось?
– Я вчера ездила к Тому. – Она откусывает заусенец. – Попросила прощения. Сказала, что была не права, запаниковала.
– А он что?
– А он меня послал.
Я морщусь.
– Том злится, и его можно понять… Но он одумается.
– Да уж хорошо бы. Мне нужно его уломать. Охмурить. Но охмуряла из меня так себе. Вот если бы подлизаться к нему с подарком… Есть идеи?
– А ты думала когда-нибудь о том, чтобы взять ребенка? Усыновить? Или удочерить? – невпопад ляпаю я, потому что эта идея мне только что взбрела в голову.
– Думаешь, я его охмурю, если возьму ребенка?
– Что? Нет. Я думаю об усыновлении… или когда берут под опеку. Я знаю, это не то же самое. Это не ребенок, которого вы с Томом вместе родили, а вы ведь хотите именно этого. Но вспомни, какая ты с Джуэл, какая ты любящая, ласковая, заботливая… Только представь, сколько детей нуждаются как раз в такой любви, а ты готова ее им дать… – И тут я смолкаю, потому что мне явилась новая мысль. – Дениз! – говорю я и впиваюсь в нее взглядом.
– Молчи, – останавливает она меня. – Я знаю, о чем ты. Я об этом уже думала.
– Правда?