Postscript

Выхожу, осматриваюсь. Дверь за мной немедля захлопывается. Делаю несколько шагов к остановке, сажусь на скамейку. Он выбирается из кабины с пластиковым пакетом в руке, идет по салону к заднему сиденью, усаживается там и ест свои сэндвичи, запивая чем-то горячим из термоса. Замечает меня, как я сижу на остановке, и, не задерживаясь взглядом, возвращается к своим сэндвичам.

Двадцать минут спустя по проходу между сиденьями возвращается к двери, открывает ее, соскакивает на землю, закрывает дверь снаружи, комкает пакет в руке и отправляет его в мусорный ящик. Разминается, подтягивает брюки повыше на небольшой округлый животик, открывает дверь. Входит в автобус, немедленно закрывает дверь и занимает водительское место. Когда все готово, открывает, и тут вхожу я. Он кивает мне, но ни слова не произносит, его не касается, что я тут делаю, его это не интересует, а если интересует, то он этого не показывает. Сажусь на то же место. Встаю на конечной, на Меррион-сквер, пропускаю пассажиров на выход и бреду к окошку в кабине водителя.

– Что, еще раз прокатитесь? – спрашивает он, в усталых глазах усмешка, на губах намек на улыбку.

– Нет, – на этот раз я готова к ответу. – Я подруга вашей дочери Джиники.

Улыбка не исчезает, но словно бы замерзает у него на лице, что в общем-то одно и то же.

– Она чудесный человек, стойкий и мужественный, она многому меня научила. Вы должны ею гордиться.

И это все, что у меня хватило духу сказать. Да большего и не надо. Потому что он вправе знать. Нет, больше того: он должен знать. Лучше знать, пока дочка еще жива и дышит одним с ним воздухом, что она чудесная, стойкая и что люди берут с нее пример. Недостаточно узнать об этом потом от других, и мало – после понять это самому. Я поспешно выхожу из автобуса, чтобы он не успел закричать или позвать меня, чтобы мы не вступили в контакт ближе, чем мне хочется. Хватит и этого, думаю я. Надеюсь, что хватит.

Время уже обеденное, и, вдохновленная успехом своей поездки с отцом Джиники, я иду пружинящим шагом, нацелившись выполнить свое следующее задание. В сумке, плотно прижатой к боку, у меня тщательно оберегаемый конверт с наличностью, любовно составленный список, что нужно купить, и еще огромное желание продолжить очистку, за ушко да на солнышко, темных уголков моего хрупкого разума. Недопустимо, чтобы тучи сгустились, они должны проплывать мимо, как вчерашние облачка, которые я наблюдала в своем окне. Сегодня первое воскресенье июня, и моя задача – приступить к покупке рождественских подарков для Джой.

У Джой трое сыновей: Конор, Роберт и Джереми. Конор женат на Элейн, и у них двое детей, Элла и Люк. Роберт женат на Грейн, и у них четверо малышей, близнецы Натан и Этан, Лили-Сью и Ноа. У Джереми от первой жены, Софи, мальчик Макс, а вторая его жена, Изабелла, еще только ждет ребенка.

Еще у Джой три сестры и брат: Оливия, Шарлотт, Эмили и Патрик. Сестры замужем, брат разведен. Но Джой дружит со всеми. В совокупности у них одиннадцать детей, пятеро из которых уже имеют своих. Кроме того, у Джой две свояченицы и один свояк, все тоже с детьми, так что она считается теткой еще восьми племянникам и племянницам. Четверо из племянников и племянниц имеют в сумме семь детей. И потом, есть еще Джо, ее надежная опора, и две ее ближайшие подруги, Анна-Лиза и Мари.

Все эти имена фигурируют в рождественском списке Джой, и против каждого – причитающийся человеку подарок. Она попросила об этом меня, представительницу клуба «P. S. Я люблю тебя», а не своих детей, не невесток и не дорогих подружек, потому что хочет, чтобы жизнь шла своим чередом, не сбивалась с шага, даже если приняла оборот, никем не желанный. Она хочет всех охватить своей любовью; каждый, кто дорог ей, получит свой прощальный подарок.

Что до меня, то, следуя списку Джой, я забываю свои печали. Покупать подарки по ее выбору и согласно ее бюджету, ставить галочки у каждого имени и вычеркивать предмет за предметом оказалось очень увлекательно. Я занята. У меня есть цель, и достойная: выполнить желание Джой.

Вернувшись домой, сажусь на пол в гостиной и раскладываю вокруг подарки. Теперь я буду их оборачивать праздничной бумагой. Вообще говоря, я это занятие терпеть не могу, и на Рождество всегда поручаю его магазинным отделам упаковки. Но сейчас не Рождество, и это моя обязанность. Шурша и завязывая, я очень стараюсь, больше, чем когда-либо, и уголки у меня выходят аккуратные, и двусторонний скотч нигде не заметен.

В семь возвращается Дениз и приводит с собой Шэрон. Я не слишком-то рада, что они нарушили мое уединение. Шэрон пусть и моя подруга, явилась без разрешения. Я так привыкла к одиночеству, что полюбила его. Даже когда мы почти что жили с Гэбриелом, то, что у нас раздельные дома, давало возможность отдышаться, хотя мы и рядом умели существовать по отдельности.

– Что, рождественские подарки упаковываешь? – стоя в дверях, спрашивает меня Шэрон.

– Да, для Джой, – удерживаюсь я от резкости.