Читаем Постышев полностью

— Вот как город кончился, сразу женская гимназия. «Гайдук» ее зовут. Там штаб Девятого стрелкового. Товарищ Шумяцкий там.

Понтонный мост через Ангару. На городского берегу в окопах и за домами расположились юнкера.

На привокзальном берегу части Красной гвардии, прибывшей из Красноярска, солдаты Девятого полка.

Не затихает перестрелка.

Сумерки.

Снова разносятся гулкие выстрелы. Юнкера идут в атаку. Змеи их цепей охватывают понтон. Но шквальный артиллерийский огонь рассеивает наступающих.

Резиденция комиссара Временного правительства в Иркутске. Командующий округом Самарин, усталый, опухший от бессонницы, глубоко опустился в кресло. Он не сводит глаз с плана города на стене. На плане красные стрелы вонзаются в городские улицы, красный пунктир пробегает по площадям и церковным дворам. Самарин диктует адъютанту текст донесения:

— «Восьмой день в Иркутске продолжаются сражения… В сражении участвуют регулярные войска и Красная гвардия. Город простреливается артиллерией и пулеметами. Государственный банк, телеграф сожжены, целые кварталы, склады разбиты, жертвы пока не поддаются учету. Всякий смысл сражения утерян».

Отряд красногвардейцев врывается на берег Ангары, стремительно сбивает охрану юнкеров, прорывает их цепь. Завязывается рукопашный бой. Лазо среди атакующих. Отступают юнкера, из «Белого дома» выбегают красногвардейцы, советские сотрудники с черными от голода и холода лицами, люди, пережившие многодневную осаду.

Кабинет командующего Иркутским округом. В нем темно, на столе горит только одна керосиновая лампа. По одну сторону стола — командующий округом, офицеры, Арсеньев, меньшевики.

По другую — Борис Шумяцкий, Сергей Лебедев, Павел Постышев, — красногвардейцы, обросшие, измученные бессонными ночами осады в «Белом доме».

— Мы вместе звенели кандалами на каторге, — поднимаясь из-за стола, патетически произносит Арсеньев. — Зачем же нам сейчас враждовать, товарищ Постышев?

— Затем, чтобы не было новой каторги для миллионов людей, — говорит Постышев. — Но речь сейчас не об этом. Мы предлагаем заключить перемирие.

— Только при одном условии! — неистово кричит кто-то. — Если будет создан коалиционный совет.

— Это всякой твари по паре, — возмущается Сергей Лебедев.

— Мы согласны, — жестом останавливая его, произносит Постышев. — Решающее слово скажет народ… Он рассудит, кто прав.

На станции Иркутск разгружается эшелон шахтеров из Черемхова. Их встречают Борис Шумяцкий, Павел Постышев, Сергей Лебедев.

Со станции батальоны красноярцев и черемховцев расходятся по городу.

Батальон рабочих подходит к дому главнокомандующего военным округом, окружает его. Несколько человек входят в парадное.

— Очистите помещение, господа, — произносит бородатый рабочий с винтовкой на плече, входя в зал, где Арсеньев беседует с офицерами и какими-то людьми в гражданском платье.

— Сейчас начнется заседание коалиционного совета! — возмущенно кричит Арсеньев. — Кто вас послал сюда?

— Надоела коалиция, — говорит рабочий, садясь в кресло у окна, — нужно настоящую власть устанавливать.

Штаб советских войск в помещении бывшего офицерского собрания. Лазо и Шумяцкий сидят за столом. Лазо что-то размечает на карте города.

— Там из корпуса пришли иностранцы, — докладывает вестовой, входя в штаб.

— Какие иностранцы? — недоумевает Шумяцкий. — Зови сюда.

Входят консулы восьми государств, представленных в Иркутске.

— Мы пришли предъявить требование новым властям, — с апломбом заявляет один из консулов по-французски.

— Мы выслушаем ваше требование, — по-французски же отвечает Лазо.

— Должна быть обеспечена неприкосновенность жизни, имущества, свобода подданных нашего государства.

— Все, что установлено советскими законами, мы будем соблюдать, — говорит твердо Лазо. — Но мы требуем выдать Самарина, Иванова, Скипетрова, Никитина, других мятежников. Они скрываются в ваших консульствах.

В мастерской электростанции у верстака сгрудились электрики. На верстаке разостлан «Летучий листок Сибири». Кто-то громко читает:

— «Вся полнота власти в городе Иркутске, губернии, области переходит к Иркутскому Совету рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Восточной Сибири».

Иркутск в метелях. Над «Белым домом» красное знамя с серпом и молотом. Через всю улицу большой красный плакат: «Да здравствует Второй Все-сибирский съезд Советов!»

В губернаторском дворце забиты все коридоры. Депутатами съезда, рабочими, служащими с иркутских предприятий.

В зал невозможно протиснуться.

На трибуне Шумяцкий. Он заканчивает свое выступление:

— Мы, левые коммунисты, решительно возражаем против заключения Брестского мира. Мы изложили свои условия. И от них не откажемся.

По снежной улице Иркутска бежит мальчишка с пачкой газет. «Левые коммунисты против Брестского мира!» — выкрикивает он на ходу.

В электромастерской группа рабочих столпилась у верстака, кто-то читает вслух газету.

Его останавливает пожилой электромонтер, спрашивает:

— Постышев тоже против Бреста голосовал?

— Постышев был за Брест. Но за Шумяцкого большинство проголосовало.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное