Постышев

Августовский полдень. Станция в тайге. Солнце золотит вывеску: «Борзя». На пустынном перроне сторожевой — амурский казак. Прибывает товарный поезд, останавливается хвостовым вагоном напротив вокзала. С заднего тормоза сходит обвешанный фонарями, навьюченный сумками кондуктор.

— Чего там у нас на Дальнем? — спрашивает казак.

К нему подходят высыпавшие из вокзала другие казаки.

— Поди да посмотри, — машет рукой кондуктор. — Вы тут чалдонок потешаете, а там к вашим бабам микат на постой поставили. Японцев.

Молодой казак с серьгой в ухе, побагровев от злости, кричит через голову своим товарищам:

— Говорено, домой нужно подаваться! Даурцев нам нечего стеречь. Нужно свои места защищать. Чего ждать? Пока япошки там приплод оставят…

Его голос тонет в выкриках, в шуме, в ругани.

Зал хабаровского Народного дома. Над сценой кумачовое полотнище «Да здравствует V съезд трудящихся Дальнего Востока!». Рабочие, служащие, военные, люди разных возрастов, национальностей заполнили не только зал, но и проходы между рядами, сгрудились у дверей.

На трибуне председатель Дальневосточного Совета народных комиссаров медлительный Краснощеков.

— Мы должны поступить разумно. — Он всматривается в зал и после долгой паузы поучительно произносит: — Оказывать сопротивление сейчас нам нечем.

Кто-то из зала выкрикивает:

— Лазо заставил Семенова убежать из Читы!

— Это удача, — продолжает Краснощеков. — Я настаиваю на роспуске красногвардейцев по домам.

Зал шумит. Одни рукоплещут, другие кричат, многие срываются с мест.

На той трибуне, где только сейчас выступал Краснощеков, Постышев.

— Нужно принять все меры для того, чтобы остановить наступление, собрать силы. Это точка зрения Центросибири.

— Кого останавливать, все разбежались! — раздается выкрик.

— Вам хорошо наблюдать от Центросибири! — ехидно кричит кто-то из зала. — Обратный билет в Москву куплен?

— Я останусь вместе с дальневосточниками, — говорит Постышев, — и подчинюсь решению съезда.

Идут по таежным перегонам воинские эшелоны. Из окон товарных вагонов, из-за дверных перекладин выглядывают казаки. На дверях иных вагонов размашистые надписи: «На Амур», «Своих защищать станем».

Станция Шмаково. Вдоль дороги высокая стена тайги. Над ней белые главы монастыря. Они кажутся невесомыми и синеватыми в ночной полумгле. Неподалеку от монастыря на станции за выходным семафором остановился воинский эшелон. Он похож на табор. Стоят возле вагонов церковные подсвечники, горят огромные свечи. Бочки с медом, прямо на рельсах разложены костры. Возле них пьяные, остервенись, дуются в очко.

Из ночной мглы выходит Постышев. С ним несколько красногвардейцев. Постышев проходит мимо сидящих на рельсах партизан, приказывает подняться. Приказывает властно. Пьяные люди вдруг начинают подчиняться, идут к вагонам. Сопровождающие Постышева красногвардейцы расшвыривают костры, за шиворот поднимают картежников. Уже все стоят возле вагонов.

Постышев приказывает: командирам рот выстроить личный состав и доложить ему.

Короткая пауза.

Вдоль вагонов начинают выстраиваться роты. Командиры рот подходят к Постышеву, докладывают о построении.

Постышев приказывает:

— Возле вагонов выставить дневальных. Зачинщиков пьянки направить немедленно в Особый отдел. Выделить команды и начать рыть окопы вокруг станции. Всех паникеров и мародеров будем расстреливать на месте.

Станция Урульга. Яркий августовский день. Салон-вагон. Штаб командования войсками Дальневосточного Совета народных комиссаров. У карты Дальнего Востока, расклеенной на стене салона, стоит Лазо, командующий Забайкальским фронтом. Он докладывает представителям партийных, советских и военных организаций о фронтах на Дальнем Востоке. Их множество — от Читы до Владивостока. Карандаш Лазо очерчивает район Забайкалья, Приамурья, берег Уссури.

— …нет оружия, нет боеприпасов, нет продовольствия. Двадцать пятого — двадцать восьмого августа 1918 года Пятый чрезвычайный съезд трудящихся Дальнего Востока принял решение прекратить фронтовую войну, перейти к партизанским методам работы, — докладывает Лазо. — Мы выполнили свой долг. Выиграли время, чтобы распустить боевые части. Бойцы разойдутся по домам, но борьба будет продолжаться.

Эшелон останавливается на станции Волочаевка. Из воинского вагона выходят Постышев с женой — Постоловской. У нее в руках небольшой чемодан. Эшелон трогается. Двое одиноких людей на перроне. Вокруг пустынная равнина. Где-то вдали за сопками тайга, неподалеку от станции река.

Вечерняя заря плавится в реке. Вдоль берегов таежные чащобы. Пусто. Безлюдно.

На лодке плывет Постышев с женой.

Городской сад в Хабаровске. Шумно, весело, нарядно.

Казачьи офицеры, солдаты, фланирующая публика.

В летнем кафе на эстраде военнопленные мадьяры-трубачи. Они играют свои пушты — древние пляски Венгрии.

Вдруг на середину зала выбегает пьяный хорунжий, вынул клинок и, взметывая его над головой, кричит:

— Встать! Музыканты, «Боже царя храни»!

Мадьяры поднимаются, как и весь зал, но перестают играть.