Читаем Постышев полностью

— Как быстро люди канцелярскому языку обучаются! — произнес Постышев, — А еще хуже канцелярскому мышлению. Месяц назад председатель райкома металлистов Бородай правильно говорил: «Наказ избирателей — закон, нужно выполнять, не ссылаться на то, что в бюджете мало средств». Правильно рассуждал — нужно изобретать выходы из любого положения. А теперь председатель горсовета Бородай говорит так, как будто он родился коммунхозовцем.

— Без средств все-таки ничего не поделаешь, Павел Петрович, — произнес заведующий горсобесом. — Мы просили полтора миллиона на помощь безработным, а дали по-прежнему только миллион.

— И по-прежнему вы деньги веете сквозь пальцы, — оборвал его Постышев. — Посмотрите, куда деньги уходят?.. Некоторые безработные могли бы получить профессии, но привыкли жить на пособиях.

Они вылезли из машины. Улица была пустынна, завалена сугробами. Окна двухэтажного дома, возле которого остановилась машина, промерзли. Вдоль стен свисали с проржавевших водостоков ржавые пики льда.

Постышев уверенно вошел в подъезд дома.

— Это горсоветовский дом? — спросил Бородая заведующий горсобесом.

— Горсобесовский, — резко вымолвил Постышев. — Ночлежный дом номер один.

— Самая главная гопа, — произнес насмешливо кто-то в коридоре и куда-то в темень крикнул озорно: — Девки, начальство приехало! Обследование делать будут.

Сквозь распахнутую дверь прорвался пар, кислый, спертый воздух.

В длинном зале с высокими потолками — видно, было здесь когда-то торговое помещение — стояли ряды коек и топчанов.

Пыльные электрические лампы под абажурами из выгоревших газет бросали тень на запыленные стены. Женщины сидели группами на койках, возле печки. В углу на сдвинутых койках резались в карты. Смешение возрастов, национальностей, нарядов… Большинство было одето в ватные кофты, стеганки, но были и в нарядных английских жакетах, только входивших в моду.

— Комиссия приехала, — насмешливо протянули в углу и смахнули с кровати карты.

— Бачили мы комиссию! — сказала девушка в свитке, гревшая спину возле печи. — Приехала, мабудь, дывыться, як нам крышу отремонтирували, полы постлали.

— Что, обещали отремонтировать? — спросил Бородай.

— Як бы из обещанок можно було сорочки шить, так мы бы вси выряжены булы, — ответила женщина. — Эх, товарищи, товарищи, есть у людей совесть?

— У людей есть, а у начальства есть должности, — развязно подходя к Постышеву и его спутникам, произнесла полная женщина.

С отекшим, заспанным, но напудренным и накрашенным лицом, в каракулевом полусаке с выеденными молью рукавами, она не походила на остальных безработных.

— Должности лучше совести?..

— Ты не вязни к людям!

— Нажралась и ложись спать.

— Здравствуйте, Павел Петрович, — поднимаясь с койки и сбрасывая шинель, накрывавшую ее вместо одеяла, произнесла пожилая женщина. Большие красные руки ее, поправлявшие волосы, были в ссадинах. Резкие складки у рта выразительно говорили о трудном и крутом пути этого человека. — Спасибо, что приехали опять! А то я девчатам рассказываю, что товарищ Постышев был, а они меня на смех поднимают…

— Здравствуйте, Анна Лукинична, — сказал Постышев. — Почему не верят?.. Обещал вам начальников привезти, с ними познакомить вас, а их — с тем, как вы живете. Это самое большое лицо в городе — председатель горсовета, а этих товарищей должны знать…

— Не бачили и не знаем, — сказала девушка в свитке. — Нас к начальству не пускают…

— Это заведующий биржей, — сказал кто-то. — Мы его через окошко видим.

— Я каждый день с людьми беседую, — сказал заведующий биржей. — У этой гражданки личное недовольство.

— А какое же у нее еще может быть? — произнес Постышев. — Недовольна тем, что не знает, когда ее на работу направят. А заведующего биржей она может видеть только через окошко.

— Какая у вас специальность? — спросил заведующий горсобесом.

— Куда пошлют, — ответила девушка в свитке, — и уборщицей могу робыть, и дворником, и истопником… За мужчину на таких работах справлюсь.

— Мы уже полгода не имеем заявок на уборщиц, — произнес заведующий биржей труда. — Почти три тысячи человек без специальностей..

— А что же вы их на курсы ЦИТа не направите? — спросил Постышев.

— С курсов возвращаются и снова отмечаться ходят, — с укоризной заметила Анна Лукинична.

— Значит, обучают не тому, что нужно. Расскажите нам, как, кого, чему учат, — садясь на табурет посреди комнаты, обратился к женщинам Постышев. — Какие порядки на бирже?

Возле него сгрудились обитательницы ночлежки. Они стали высказывать наболевшее, порою не удерживаясь от слез.

— На слесарей, токарей женщин не учат.

— И на штукатурные курсы не берут.

— А вы только узнайте, кому пособия выдают. Разные у нас там безработные, есть такие, что по пять лет стоят на бирже… И еще будут стоять. Им шо?.. Хата своя. Огород свой. Придут на отметку, морды как салом намазаны. Только смеются. «Трудно жить без работы. Только мы не боимся трудностей».

— Феня, иди сюда! — крикнула девушка в свитке другой девушке, сидевшей в стороне от всех.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное