Постышев

Даже сейчас, после того как установлены вентиляторы и приспособления, облегчающие труд, чувствуешь, как изнурителен рабочий день в отделочном отделении. Здесь воздух пропитан кислотами, перегретым паром. По-прежнему, несмотря на сильное электрическое освещение, в цехах полумрак. Работа под этими низкими сводами быстро сжигала человека.

Старики отделочники рассказывают, как нередко люди угорали от кислот, как с трудом добирались обессиленные работой старики и подростки в «спальни». Подростки, имевшие родных, живших на Голодаихе, Рылихе или в Яме, просили, чтобы их поместили в «спальню». Не хватало сил добрести домой.

На IX съезде комсомола Украины в 1936 году Постышев рассказал о подростке-каляльщике. Мне кажется, что одиннадцати-двенадцатилетний мальчишка, каляльщик материи, о котором он рассказывает комсомольцам, — это сам Постышев.

— Вот вам, например, сценка из труда детей на ткацких фабриках. Одиннадцати-двенадцатилетний мальчишка — каляльщик материи. Сам маленький, сидит на маленькой скамеечке, дышит анилиновыми красками. В шесть часов утра он уже должен быть на работе. Тычется он, сонный, тычется в этот поток материи и засыпает. Его заваливает материя. Тащит материя к машине. Если вовремя подойдут, заметят, отбросят от машины и побьют, а если вовремя не подойдут, материал вместе с ребенком попадает в машину. Сколько бывало таких случаев. Или, смотришь, рано-рано, в пятом часу, идут ткачи к своим станкам, а с ними то дочь, то сын лет десяти-одиннадцати. Дети на ходу от сна спотыкаются и падают, недоспавшие, истощенные, полуголодные.

Так, наверное, ходил на работу со своим отцом и матерью Постышев. И песня ивановских ткачей, которую он привел в докладе на съезде, была песней обитателей «спальни»:

Тяжело, братцы ребята,
Тяжело на свете жить
Зато можно нам, ребята,
В вине горе утопить
Эхма, в утешенье нам дано
Монопольное вино!

Старый большевик-подпольщик А. Багаев подробно рассказал об одной из таких «спален».

«Спальня» помещалась в двухэтажном большом каменном доме, расположенном среди фабричного двора… В нижнем этаже этого дома находилась кухня для рабочих, в ней стояли длинные столы и скамейки. Столы были настолько грязны, что рабочие разрисовывали на них различные узоры. Полы мылись редко… «Спальня» — огромная комната… У стен и посредине ее в несколько рядов стояли деревянные нары, на которых валялись лохмотья старой одежды, заменявшие матрацы. Немногие рабочие имели подушки.

Рабочие спали на нарах вплотную и так тесно, что лежать приходилось только на боку. Ни столов, ни скамеек в «спальнях» не было. Пили чай на подоконниках или на нарах.

В «спальне» помещалось до сотни человек. Освещались «спальни» по вечерам керосиновыми лампами, привешенными к потолку. Читать могли только те, места которых были вблизи ламп.

Зимой в «спальнях» было так душно, что лампы мигали и гасли. Мы отдыхали от тесноты и духоты, когда большинство рабочих расходились по домам в близлежащие села.

…Когда обитатели «спальни» собирались все вместе и не спали, в ней стоял невообразимый шум. В одном углу играли на гармонике, в другом, окружив рассказчика похабных анекдотов или сказок, громко смеялись от острых словечек.

Подвыпившие рабочие ругались скверными словами, а иногда дрались. Изредка на нарах около ламп собирались любители чтения и слушали какого-нибудь грамотея, читавшего лубочные брошюрки, вроде «Еруслана Лазаревича», «Бовы-королевича» или «Прекрасной кабардинки, умирающей на гробе своего мужа». Были и любители «духовного чтения», читавшие вслух «Жития святых» с умопомрачительными чудесами. Но вообще читали мало, так как среди рабочих текстильных фабрик грамотных было немного.

Фабричные «спальни» в Иванове напоминали тюрьмы. Сходство с тюрьмами заключалось в том, что за порядком их наблюдали так называемые «хожалые», набиравшиеся фабричной администрацией из отставных унтер-офицеров, людей в большинстве грубых, мнивших себя начальством над рабочими. Эти «хожалые» были похожи на тюремных надзирателей, каких мне пришлось впоследствии наблюдать в царских тюрьмах. Они почти не разговаривали с рабочими, а лишь кричали и ругались, иногда избивая провинившихся, по их мнению, рабочих. После десяти часов вечера рабочих из «спален» не выпускали; только в редких случаях по особой уважительной причине или за взятку некоторые рабочие получали от «хожалых» разовый пропуск, по которому их пускали во двор фабрики после десяти часов вечера».

В такой «спальне» жил Постышев.

В краеведческом музее я нашел «таблицу бесправия».

«За несвоевременный приход на фабрику штраф — 5—20 коп.

За самовольный уход — 5—20 коп.

За раскрученные концы пряжи — 5—20 коп.

За несоблюдение чистоты — 5—30 коп.

За нарушение тишины и спокойствия — 5—25 коп.