Постышев

Слушая его, я пенял на себя, что не захватил блокнота. Не на чем было дословно записать его рассказы. Да и трудно было их записать. Припоминая какой-либо эпизод из жизни подполья, он вдруг спрашивал наших стариков об Артеме, работавшем до революции в Харькове, о приезде в ту пору Куйбышева, о большевиках Харькова.

Напрасно опасался Ларин, что переусердствуют насчет «чарочки». Не до нее было. Нашлись плясуны и песенники. После того как Постышев рассказал о шумовом оркестре, организованном во Владимирской тюрьме Фрунзе.

Ночь оказалась короткой.

— Это зарядка на весь, год, — сказал Ларин, — показал нам Павел Петрович, как отдыхать. Дал слово, что приедет на нашу клубную «масленицу».

15

За городом вдруг разыгралась поземка. Шоссе стало заволакивать снежной мглой. Где-то на степной груди под Чугуевом забушевали снежные буруны. Город призрачно чернел на горизонте. Небо насело на землю.

— Может, свернем, Павел Петрович, в село? — спросил шофер. — Переждем завируху.

— Нельзя. В три часа нужно быть в Писаревке.

— Шо там случится? — сказал шофер. — Зимой «дядьки» с печи не слазят.

— Это и плохо. Они не слазят, а мы их не тормошим. Нужно слезать с печки. Хватит! Вон сколько столетий проспали. У меня в Писаревке сегодня заседание сельсовета. Дал согласие избираться — значит, нужно работать.

Шофер вдруг резко засигналил. Впереди на шоссе в пелене снега смутно обозначилась чья-то фигура. Она неторопливо свернула на обочину.

Когда машина поравнялась с путником, шофер затормозил машину: он знал привычку Павла Петровича в поездках подбирать по дороге попутчиков, беседовать с ними. Постышев расспрашивал, зачем ездят на рынок, что продают, покупают крестьяне. Интересовался, учатся ли дети, далеко ли школа, больница, сколько в селе скота, есть ли машины, какие урожаи, удои.

— Сидайте, дядю, пидвеземо, — открывая окно, пригласил путника шофер.

— Спасибо. Я и сам доберусь, — отказался путник. Из-за ворота тяжелого армяка виднелись только глаза — острые, пытливые. — Мы привыкли пешком ходить.

— Садись, садись, дядя, — настойчиво повторил приглашение Постышев, — что ноги зря натруживать?

Крестьянин сел в машину.

— Что пешком пробираетесь? — спросил Постышев. — Лошадь жалеете или нет ее?

— Есть, две ледащие конячки, — раздраженно произнес крестьянин. — Их бы показать начальникам, чтоб увидели, какое у меня тягло. А то прислали квиток. Признали, шо я под особый налог подхожу.

— Экспертник, — подсказал Постышев, — хозяин в зажитке.

— Я им в районе прямо все выложил, — стал рассказывать крестьянин. — «Я вам по всем квиткам заплачу, вы моих только худоб сменяйте на таких рысаков, каких в своих бумагах на мою усадьбу ваши «фины» записали». Так они вызвали милиционера и приказывают: «Выведите из рика этого бузотера, оштрафуйте его». А милиционер из нашей Писаревки, вывел меня на улицу и говорит: «Иди, Каленик, до дому. Словами ты ничего не докажешь, продавай конячку и плати налог». Я б продал, та кто ее купит?.. Тех грошей, шо выручишь, не хватит, шоб по всем квиткам заплатить. Попал в богатеи. Сам весной хожу прошу, шоб дали лошадь земельку вспахать.

— Значит, нужно в артель сплачиваться, если плохое тягло, — посоветовал Постышев. — Есть у вас тсоз?

— Есть, — после долгого молчания вздохнул Каленик. — Только таких, как я, туда не принимают. Вы откуда, товарищ, из округа или из центра?

— И оттуда и оттуда, — поспешил ответить шофер. — Вам, дядя, повезло. С таким человеком едете, что…

— Кого же принимают в ТСОЗ? — недовольно оборвал Постышев шофера.

— Шо рассказывать! — махнул рукой Каленик. — Як було заведено, шо гроши все робили, так и осталось… В газете уже друковали, шо у нас в ТСОЗе делается, и в Харьков писали, а толку нема.

— Кулаки, что ли, верховодят? — допытывался Постышев.

— И кулаки и помещики. От так все село сдавили! — Крестьянин с такой силой сжал кулак, что на нем вздулись вены. — Мы с фронту повернулись, а в селе новина. Бывший панок, тот, шо в петлюровских штанах с мотней в восемнадцатом году порядки устанавливал, прихватил сорок десятин земельки и хозяинует. А вокруг него подпанки выросли. Наши хлопцы — в район. Там посмотрели в поземельные книги и доказывают: все в порядке. А панки с хитростью вся земля расписана на родственников. Их в селе видят только летом: приедут варенье варить, в Донце купаться. Нашему панку все похвальные листы присуждают — самое культурное хозяйство в районе. А теперь он в ТСОЗе всем головует.

— Кто же его председателем избирал? Вы где были? — сурово спросил Постышев. — До Харькова вам, что ли, далеко, если в районе с этим мирятся?

— Так все подстроено, шо ни одна комиссия не распутает, — продолжал Каленик. — Наш панок в ТСОЗ не вступает. Есть у него приймаки — записаны, як родственники, а самые настоящие батраки. Они в ТСОЗ пролезли. Панок ими командует. Ну, спасибо, товарищи, вы меня тут высадите.

Машина подошла к околице села.

— На самом краю села живешь? — поинтересовался шофер.