Постышев

— Жаль, здесь аллейки срубили, — рассказывал Иван Андреевич, осматривая кладбище перед тюрьмой. — Вот в этом месте посадки были. Сюда молодежь приходила из города. Мы уже все знали, когда придут наши друзья к стенам тюрьмы. Мы их называли «голубками». Прильнем к решеткам, переговариваемся с ними. Мы знали часы, когда придет молодежь. В тюрьму к нам из политического Красного Креста приходили названые сестры, братья. Ими руководила Любовь Матвеевна Николаева-Белоконская, жена владимирского врача. Поддерживать связь с заключенными было ее партийное поручение, помогать им, передавать литературу, пособия, вести переписку с теми, у кого не было семей или родные были неграмотными. Чудесная женщина! Некрасов в поэме воспел Трубецкую и Волконскую. Они достойны этого. Но ведь ни Трубецкой, ни Волконской не угрожали преследования. Читали воспоминания, в каких условиях они жили в остроге? Учтите, что это были богатые люди. А Любовь Матвеевна Белоконская рисковала всем. Она назвалась сестрой Постышева, приходила к нему в тюрьму на свидание. У самой девять ребят. Муж возражал против ее встречи с арестованными, не хотел жертвовать своим положением, терять реноме, как тогда говорили, в глазах начальства. Но даже когда муж настоятельно потребовал, чтобы Любовь Матвеевна прекратила работу в политическом Красном Кресте, она не выполнила его требований — разошлась с мужем. Внимание Любови Матвеевны к Постышеву, по-моему, крепко поддержало Павла Петровича в тяжелые месяцы наряду с той опекой, которую взял над ним Фрунзе.

Посмотрите в архиве дела политических заключенных. Не допускаю даже мысли, чтобы Фрунзе и Постышев не переписывались со своими товарищами. Фрунзе, после того как Постышев, Сулкин и другие сопроцессники были высланы в Иркутскую губернию, отбывал срок каторжных работ во Владимирской каторжной тюрьме; тут же сидел его товарищ и сопроцессник, ближайший друг Постышева Гусев. Эта переписка многое раскроет, расскажет о думах, настроениях молодого Постышева.

Во Владимирском историческом архиве мне посчастливилось найти лишь одно письмо Постышева, оно адресовано его сопроцесснику Павлу Гусеву, продолжавшему отбывать срок наказания во Владимирской каторжной тюрьме. В деле Гусева, умершего в тюрьме от туберкулеза, хранится оригинал. Читал ли это письмо Гусев? Возможно, тюремная администрация не вручила его адресату?

Яркое письмо, убеждающее, что Постышев — человек с задатками художника слова.

Владимир, губернский,

арестантское исправительное отделение,

каторжанину Павлу Гусеву

из Заларийского, Иркутской 4/II.14.

Павел! Вот уже год, как я живу на новой родине. И ровно год, как я собираюсь писать тебе. А ведь, дорогой мой, кажется, я обещал написать тебе вскоре после освобождения. Да, я это обещание помню. Не забыл и того, какое удовольствие доставляет Вам каждое живое слово, пришедшее с воли; помню, прекрасно помню, что сам я недавно находился в одинаковых с Вами условиях; с таким же нетерпением ждал живого, теплого слова. И все-таки, Павел, несмотря ни на что, я не написал тебе до сих пор ни единого слова. Ах, Павел, Павел! Могу ли я надеяться после этого на твое извинение?

Можно было бы, вполне можно извинить это кому-нибудь другому, но не нам, испытавшим на себе все прелести вашей жизни. Чем мне оправдываться? Не лучше ли скорее приступить к описанию своей жизни. Начну сначала и постараюсь довести до конца. Как только мы покинули славный город Владимир, перед нашим взором открывались все новые и новые впечатления. Ехать на новую родину было весело. Рождество мы провели в Самаре. Там нас собралась порядочная компания. В Томской, или нет, в Красноярской, пересылке было уже слишком весело. Человек триста ввалились в тюремный барак, по силе песня, пляска, и, конечно, не без драки. Но чувствовали себя все очень хорошо, а главное — свободно. Встречались административные, которые сообщали нам о жизни в Сибири. Первого января мы прибыли в Иркутск, застали там воронежских. Стали ждать назначения… Вот тут-то нам пришлось туговато…