Посвящение

— Есть одна итальянская поговорка, — замечает Амбруш, ласково подшучивая над Лаурой, — которая дает тебе полное право просить гражданства Италии. Если верить этой поговорке, то семь тягчайших грехов расселились в семи здешних городах: Гордыня — в Генуе, Жадность — во Флоренции, Зависть — в Риме, Чревоугодие — в Милане, Злоба — в Болонье, Леность — в Неаполе, а Сладострастие — конечно же, в Венеции.

— Тогда поехали в Милан! Я хочу есть! — восклицает Лаура, покраснев до корней волос и радуясь, что ей так ловко удалось отвести от себя подозрение в распутстве.

— А вы подметили одну интересную особенность? — Амбруш вновь переводит разговор на серьезные темы. — В этих перечислениях масса тавтологий. К примеру, если скромность считать добродетелью, то гордыня, само собой разумеется, грех; если злоба — грех, то милосердие, естественно, добродетель, если умеренность есть добродетель, то чревоугодие со всей очевидностью — грех. Да и помимо того, здесь часто встречаются повторы. Я, например, не в силах установить разницу между Состраданием и Милосердием, между Умеренностью и Осмотрительностью. Так что основы этики изложены чересчур велеречиво, хотя при этом не упоминается одна из важнейших добродетелей или ее антипод. Я имею в виду Искренность. Она не фигурирует среди добродетелей, а лживость не причислена к грехам. И это в религии, которая предписывает своим адептам путь к очищению от греха искать в исповеди. Теперь ты видишь, Карой, даже здесь я выступаю как христианин. А тебе недостает искренности.

— Карой не лжец! — обрушивается на Амбруша Лаура.

— Лживости ему тоже недостает, — машет рукой Амбруш. — Как следует из твоих же слов, — добавляет он, назидательно подняв палец.

Тем временем они выходят из собора на площадь. Повернувшись лицом к фасаду, Амбруш засовывает руки в карманы.

— Вы хотя бы сознаете, до чего забавно, что мы завели разговор о христианских добродетелях именно в этом храме? Движимые гордыней венецианцы воздвигли его в период соперничества Венеции и Аквилеи за власть. Святые мощи, сокрытые в этих стенах, двое торговцев похитили в Александрии. Мозаики над четырьмя боковыми вратами увековечили историю сего достославного деяния. Впрочем, какого там достославного! Если бы хоть похитители завладели бренными останками святого Марка в доблестном сражении! Так нет, они заполучили святыню обманным путем, с помощью тривиальной кражи. Каждая колонна здесь — свидетельство хищения, большая часть украшений — военные трофеи. Из этого никогда не делали тайны! Напротив, воздвигнутый во славу города собор оказался самым подходящим местом для демонстрации трофеев. Здание это — триумф самодовольных купцов.

— Неужели тебе претит это откровенное самодовольство, этот цинизм, с каким восхваляют хищение мощей? Да и самое кражу ты вроде бы не одобряешь. Неужели это не будоражит твой черный юмор? — допытывается Карой у Амбруша с несколько иронической интонацией, но весьма проникновенно.

— Да, юмор мой будоражит… — печально говорит Амбруш. — Но как же ты недооцениваешь меня, Карой! Ты по-прежнему видишь во мне скверного ученика, который приходит в восторг от любой заварухи.

— Смотрите-ка, — Лаура локтем подталкивает Кароя и удивленно таращит глаза на Амбруша, — оказывается, наш Амбруш проштудировал путеводитель! Тогда чего же ты так издеваешься над Кароем из-за этого?

— Вот видишь, хотя бы поэтому я вправе требовать реабилитации, — ловко выскальзывает Амбруш из расставленных Лаурой силков, однако ему все же не совсем удается скрыть свое смущение. — Ведь плохой ученик на сей раз подготовился к уроку.

Тут неожиданно вмешивается Гарри. Амбруш предупредительно поворачивается к нему, и его растерянность вмиг сменяется ехидной миной, а глаза лукаво поблескивают, когда он передает Карою слова Гарри:

— Знаешь, Карой, а вот Гарри находит весьма забавной эту историю с похищением мощей. Он догадался, что сейчас мы говорили об этом, ведь, пока вы ходили за деньгами, у нас было время как следует разглядеть фасад. Гарри прямо-таки восхищен, что на мозаиках не постеснялись изобразить даже тот момент, когда похитители в целях конспирации прикрыли останки святого Марка солониной, сыграв на отвращении к свинине таможенников-магометан. Во всей этой истории его подкупают наивность, откровенная, трезвая фактография, ему нравится, что здесь нет никакого налета мистицизма, чудодейства, проявления трансцендентных начал и тому подобного. Словом, как я погляжу, Карой, этот парень одного с тобой поля ягода. Если, конечно, ты мог бы с ним объясняться без посредника.

Лаура резко взмахивает рукой перед лицом Амбруша, словно опускает шлагбаум.

— Господи, ну хватит болтать! Посмотрите, как красиво, сейчас здесь по-настоящему красиво!