Амбруш кладет руку Лауре на плечо и выжидательно заглядывает ей в лицо. В соответствии с принятой ролью он не выдает себя ни единой черточкой: сдержан, спокоен, и лишь в серовато-стальных глазах можно подметить некую лукавую искорку. Лаура на какое-то время забывает, что перед нею деверь, человек, которого она знает как свои пять пальцев, сейчас Амбруш — пусть всего лишь для розыгрыша — мужчина, готовый подчиняться ее капризу, и вместе с тем — пусть авантюра и не грозит какими-либо неприятными последствиями — забавный мошенник, который дурачит окружающих. Но за эти секунды Лаура успевает почувствовать во всем теле истому; обычно женщина, пережив подобное ощущение даже без интимной близости, лишь от одного взгляда мужчины или прикосновения мужской руки тотчас же думает про себя: «Я пропала». У Лауры этого и в мыслях нет. «Какие мы важные!» — думает Лаура пренебрежительно, иронически. Да и как же иначе? Ведь взгляд Амбруша — как и весь разговор о выборе подходящего номера — всего лишь игра.
— Скажи хоть что-нибудь, все равно что! — торопит ее Амбруш.
Лаура, как завороженная, смотрит на него, не в силах внятно вымолвить фразу. Приходится Карою спасать положение.
— Черт бы тебя побрал с твоим номером! Скажи ему, что в гостинице шумно и водятся клопы. Верно, дорогая? — Карой тоже склоняется к Лауре с несвойственной ему почтительной улыбкой.
Амбруш говорит портье какие-то слова, и вся компания направляется к выходу.
— Что ты ему сказал? — в дверях спрашивает Карой у Амбруша.
— Что, на наш взгляд, номера слишком дороги. Кстати, это соответствует действительности. Вообще я основательно расспросил его, и не только насчет цен. Справился, всегда ли есть горячая вода, входит ли в оплату номера стоимость завтрака, как часто меняют постельное белье, можно ли оставить за собой номер, если вздумается на несколько дней уехать в другой город, и так далее. Ответы в основном меня удовлетворили, должно быть, и вы догадались об этом по моему виду. А что? Будь я миллионером, разве я вел бы себя иначе? Очень важно знать, как часто меняют белье, разве не так? Ни один миллионер не остановится в гостинице, если она не удовлетворяет его элементарным требованиям. Нельзя же отказываться от привычного образа жизни! Надо быть жалким венгерским туристом, чтобы заискивать перед портье! Ведь не турнули же меня взашей? Нет!
Карой, огорченно вздыхая, качает головой.
— Ну что за дурная башка! — Он дружески толкает Амбруша.
Гарри подходит к Амбрушу вплотную и начинает проникновенно убеждать его в чем-то.
— Если мы недовольны своим жильем, Гарри охотно рекомендует нам свою гостиницу. По его мнению, «Даниэли» рассчитан скорее на богатых американских туристов и нам было бы не по себе в такой обстановке, ему, например, даже в голову не пришло бы поселиться там. Да и вообще его принцип: жить в первоклассной гостинице, но не в роскошной. «Габриэли», где он снял номер, тоже находится на набережной Скьявони, он не собирается нас уговаривать, но уверен, что мы тоже были бы довольны тамошними условиями.
— То есть как это? Гарри живет на Рива? Разве он не хиппи? — возмущенно ахает Лаура.
— Обожди, я переадресую ему твой вопрос.
Гарри встречает вопрос Лауры со смущенной улыбкой. Амбруш переводит его ответ:
— Гарри признался, что усвоенные с детства гастрономические и гигиенические привычки не позволяют ему вести образ жизни, отвечающий его взглядам и симпатиям. К сожалению, ему удавалось продержаться в роли хиппи лишь очень короткое время — в порядке эксперимента.
Лаура тычет пальцем в расшитую кожаную ленту, которой перехвачены рыжие волосы Гарри. В жесте ее заключен вопрос. Амбруш переводит:
— Кожаную тесемку он купил вчера у моста, там, где мы его встретили. Носит, потому что она ему понравилась. Ну а кроме того, когда путешествуешь в одиночку, она может послужить защитой в определенных ситуациях.
Амбруш записывает фамилию Гарри и его гостиничный номер и вручает ему адрес их пансиона. Они перебрасываются словом, и Гарри прощается с компанией.
— Этот недотепа так и не понял, что разговор с портье был розыгрышем? — пройдя несколько шагов, обращается к брату Карой.
Амбруш останавливается, засовывает руки в карманы, откидывает голову, и его большой мягкий рот расплывается в грустной улыбке:
— Нет.