Но вскоре его буря эмоций улеглась, и мы вернулись обратно на дорогу, путешествуя по Пенсильвании, Огайо, Иллинойсу, не в силах перестать прикасаться друг к другу, не в состоянии расстаться друг с другом даже на несколько минут, занимаясь сексом в кабинках туалетов, подсобках для актеров, на заднем сиденье минивэна. А затем он поднимался на сцену и пел, в глубоких гротах клубов, набитых людьми, или в крошечных захолустных ресторанчиках вдоль дороги, женщины замирали в предобморочном состоянии, слушая его и хлопая ресницами. И каждый вечер мне казалось, словно он пел только для меня. Если мы находились в разных концах комнаты или даже в противоположных концах вселенной, молекулы наших тел были связаны; если двигался он – двигалась и я.
Вместе с этим все было убогим и несшим разочарование. Орфей предупреждал меня, что концертный тур лишен комфорта, и он был прав. Редко когда нам удавалось поспать в номере отеля. Вместо этого мы ночевали в квартирах каких-то вышибал, на полу, покрытом кошачьей шерстью, зачастую без одеял и подушек, вынужденные напиваться до беспамятства, чтобы заснуть и не слышать храпа соседей и воя сирен на улице, не чувствовать, как тянет сквозняком из коридоров. Изо дня в день горы мусора в минивэне росли: обертки, пот ребят, влажные куртки и носки. Когда мы заехали на заправку, я стояла, глядя внутрь через открытую дверь машины: кит со вспоротым брюхом, из внутренностей которого вываливались тонны пластиковых отходов. Я не хотела верить в то, что мне придется забираться обратно.
Некоторые из членов его группы возмущались моим присутствием и местом, которое я занимала, хотя я старалась делать все, что могла: оплачивала иногда аренду номера в отеле, платила за завтрак, пыталась быть в целом любезной и дружелюбной. Я занимала драгоценное свободное место в минивэне, который постоянно ломался. Тогда у него не было гастрольного автобуса, который есть сейчас. И, как и его маленький грустный минивэн, сам Орфей тоже оказался на грани того, чтобы полностью сломаться.
В то время как Орфей сосредотачивался на получении поклонения и обожания, я проводила большую часть времени, ожидая, пока он освободится, чтобы побыть со мной. Я намеревалась писать во время тура, но в забитом минивэне и галдящих барах это оказалось невозможным. Гастроли были короткими, и, когда Орфей пригласил меня покинуть Охай и переехать к нему в Нью-Йорк, я ожидала, что все изменится.
Мы заселились в старинный особняк из бурого камня на Бед-Стью в Бруклине, полный таких же подающих надежды музыкантов. Эти музыканты всегда работали. Они приходили, роняли свои сумки и начинали играть на гитаре, прежде чем успевали примостить на диван свои задницы. Орфей сидел в нашей комнате, загипнотизированный священной геометрией Pro Tools[128]
. Он поставил свою барабанную установку в центре нашей комнаты, с электрогитарами, и тамбуринами, и с кабелями, присосавшимися к стенам. Кровать была сдвинута к стене под странным углом. Мне отчаянно хотелось все переставить. Он пригласил меня сюда, в этот дом, но этот дом не был моим. В комнате не оставалось места для письменного стола. Во всем доме не нашлось ни единого укромного уголка, где я могла бы уединенно писать в стороне от всего этого инди-рок-оркестра.Чтобы свести концы с концами, в Нью-Йорке я постоянно работала – сначала в книжном издательстве художественной литературы, затем в ресторане, специализировавшемся на подаче причудливых коктейлей. В один из таких обыденных дней я вернулась домой и обнаружила там ребят из группы, которые толклись в нашей комнате. Вокруг было разбросано оборудование звукозаписи, парни лениво слонялись, усатые, одетые в джинсы и футболки, слушая свои записанные треки. Задумчивое пианино, труба, звучащая где-то поодаль.
– Эта труба играет там словно раненная в задницу. Даже не знаю, нужна ли она нам здесь, – сказал Орфей.
Они и не подумали обернуться, когда я вошла.
Когда парни ушли, он потащил меня на кровать заниматься сексом. Орфей хотел заниматься им часами, за исключением тех моментов, когда погружался в музыку. Когда я сказала, что существуют вещи, которые я хотела бы делать в своей жизни, помимо слушать, как он репетирует, или заниматься все время с ним сексом, он сказал:
– Мы не занимаемся сексом все время.
– Нет, занимаемся, – ответила я. – Мы это делаем по пять раз в день.
– Пять раз в день – это немного, – заявил он, все сильнее притягивая меня к себе.
В один из вечеров он играл в «Кейк Шоп». Подготовившись к выступлению, его группа слонялась вокруг. Ребята притихли. Они болтали о студиях звукозаписи, видах электрогитар и тех местах, где им довелось выступать: стандартный дискурс музыкантов. Мы с Орфеем напряженно сидели рядом друг с другом. После одной из самых крупных наших ссор я сбежала из дома, чтобы писать, а он остался дома сочинять песню.